Я посмотрел на Лиз, улыбнулся, но ее взгляд был устремлен поверх моего плеча, мимо меня, точь-в-точь как у нашей матери на написанном отцом портрете. Она думала о себе. Такова была природа Лиз, и ничто не могло ее изменить.

– Кто же такая Лиз? – медленно произнес Рошлер, переводя взгляд на нее. Она в это время принялась выписывать пальцем какие-то вензеля на плотно облегавших ее линялых джинсах.

Питерсон, который занимался сигарами Рошлера, взглянул на нас.

– Лиз Брендель и есть Ли Купер, – сказал он и для пущего эффекта потряс сигары в ящичке.

– Подождите, мистер Питерсон, – остановил его Рошлер, раскачиваясь в кресле-качалке.

Питерсон закурил сигару и снова отвернулся к окну.

– Ваш отец Эдвард Купер, – обратился Рошлер ко мне, побарабанив кончиками пальцев по подлокотнику кресла-качалки, – был человеком поистине необычайного мужества, гораздо большего, чем вы можете себе представить. С помощью одного из его друзей, некоего Артура Бреннера, знавшего его с детских лет и причастного к работе определенных правительственных служб, вашего отца зачислили в Королевские военно-воздушные силы Великобритании. Он был отличным пилотом и имел вполне серьезные причины сражаться на стороне Англии.

– Мой отец хотел искупить – это, пожалуй, наиболее подходящее слово – грех своего отца, приверженца нацистской идеологии. Он испытывал жгучий стыд, моральные страдания от того, что был сыном Остина Купера. – Я говорил слишком горячо и быстро, чувствуя, что краснею. – Он верил, что, сражаясь в ВВС Великобритании, сможет доказать, что быть Купером вовсе не означает быть предателем…

– С помощью влиятельных людей, – кивнув, продолжал Рошлер, – удалось сделать так, что к нему приехала жена. Она была в то время беременна. Безрассудство? Возможно, но молодая пара хотела быть вместе, когда родится ребенок. Вас, мистер Купер, оставили в Куперс-Фолсе на попечении вашей няни, слуг и деда. В результате вы никогда больше не увидели ни своего отца, ни своей матери. Таковы превратности времени и войны, Джон. – Он вздохнул, проглотил шнапс, протянул руку с пустой рюмкой к Питерсону, и тот наполнил ее. – Итак, Эдварду Куперу присвоили офицерский чин, определили его в состав ВВС. Он отличился в битве за Англию и подучил орден из рук премьер-министра Уинстона Черчилля. Репортаж об этой церемонии опубликовали газеты всего мира, ибо Эдвард не только стал одним из первых героев-американцев во Второй мировой войне, но и сыграл огромную роль в кампании за вовлечение Соединенных Штатов в войну против Германии. Он был истинным патриотом своей страны.

Меня одолела усталость. Со времени смерти отца минуло столько лет…

– Когда пробил его час, он погиб героем. В последний раз его видели, когда он преследовал на своем уже дымящемся «спитфайре» подбитый немецкий «мессершмитг», который пытался скрыться в тумане. Самолет Купера так никогда и не нашли, и о нем самом никто больше никогда не слышал.

– Что стало с его женой и дочерью? – спросил Питерсон.

– Они предпочли остаться в Англии до окончания войны, – ответил Рошлер. – Обратный путь домой был далеко не безопасен, и они остались. Богатство и связи позволяли им это. Я не знаю подробностей их жизни, только однажды шальная серия бомб обрушилась на Белгрейвию и разрушила их дом. – Он вздохнул и кашлянул. – Мать была не настолько изуродована, чтобы ее нельзя было опознать. Что касается дочери, тут дело несколько сложнее. Ее тело так никогда и не обнаружили. Нашли кое-какую одежку, полуобгорелую, изодранную, куклу, разбитую на куски, – словом, ряд косвенных доказательств, что ребенок, то есть ваша маленькая сестренка Ли, разделил судьбу матери. В тот день было слишком много жертв… Вполне естественно, жену Эдварда Купера и его дочь занесли в список погибших. Так произошла ошибка. Девочка осталась жива.

Ли подняла голову, спокойно спросила:

– Вы знаете это точно?

Рошлер кивнул.

– Почему же вы не сказали мне об этом раньше?

Рошлер поднял руку:

– Дежурный противовоздушной гражданской обороны, первым подоспевший на место происшествия сразу после взрыва бомбы, не отразил в отчете всего, что видел, скорее всего, потому, что в тот момент не придал этому большого значения. Однако другие очевидцы заметили, как двое мужчин вынесли из руин ребенка. Эти мужчины оказались соратниками Эдварда Купера. Англичане… нацистские агенты, действовавшие в английском государственном аппарате.

– Не понимаю… – Я весь взмок. Питерсон и Лиз, не отрываясь, смотрели на меня. – Почему нацистские агенты? Какое отношение они имеют к… к… к моему отцу? – Голос у меня дрожал. – Выражайтесь яснее, черт побери! – крикнул я, хлопнув ладонью по подлокотнику кресла. – Говорите мне правду! – Ог волнения у меня пропал голос.

– Я говорил, что ваш отец исключительно мужественный человек, Джон. Так оно и было. Он рисковал жизнью в своем «спитфайре», но сражался в стане врагов. Выдавал себя не за того, кем был. Выступал публично против своего отца – все это требовало огромного мужества. Джон, ваш отец Эдвард Купер был немецким агентом по воспитанию, по своим убеждениям, то есть он был истинным сыном своего отца. И он верил в правоту своего дела. Верил настолько, что публично отрекся от собственного отца, чтобы стать в глазах многих людей американским патриотом…

Рошлер уставился на меня из-под насупленных седых бровей, его зрачки под тяжелыми веками сузились, глаза пылали огнем. Я почувствовал, что падаю, теряю сознание, задыхаюсь.

– Что с ним? – опросил кто-то.

Итак, мой отец, оказывается, был фашистом. И я вышел из этого змеиного гнезда… Мой отец, мой дед… моя сестренка Ли…

– Он просто переутомлен. Это было для него большим ударом.

Услышав голоса, я открыл глаза. Передо мной все плыло.

– Когда-нибудь это кончится? – прошептал я.

– Скоро, – ответил Рошлер. – Уже почти кончилось. Ну-ка выпейте.

Это был коньяк, крепкий, обжигающий. Я дернул головой, встряхнулся, как собачонка.

– Сожалею, – сочувственно сказал Рошлер. – Искренне сожалею, Джон. Вы меня слышите? Все равно рано или поздно вы бы узнали… Вы слишком глубоко проникли во все это. Никто не думал, что это вам удастся. Но вам это удалось и вот к чему привело. Вы меня слышите? Вы понимаете, о чем я говорю?

Я кивнул:

– Слышу… Понимаю ли? Я не совсем уверен.

– Валяйте дальше, доктор, – нажимал Питерсон, – Джон уже очухался. Я ручаюсь за него. С ним все в порядке.

– Эдвард Купер, ключевой немецкий агент, – возобновил рассказ Рошлер, – уговорил мистера Артура Бреннера определить его на какое-нибудь ответственное место; он использовал Бреннера, который по-дружески к нему относился. Попав в Королевские военно-воздушные силы, Купер стал связным, через которого шла секретная информация из министерства авиации, и передавал ее тем двоим, что оказались возле его дома в день бомбежки. – Рошлер кашлянул, раскурил погасшую сигару. – Видите ли, ваш отец не погиб над Ла-Маншем. Он переправился на своем «спитфайре» на французское побережье, где его поджидали сотрудники немецкой разведки. Одним из них был молодой Гюнтер Брендель. Он-то и препроводил вашего отца в Германию. Подробности о жизни и деятельности Эдварда Купера в оставшийся период войны мне неизвестны.