– Изрядно. Значит, получилось у Димитрия?

– Пока нет, владыко. Из десяти печей шесть повелел он сломать, четыре же будут перекладывать сызнова. Еще одну мельницу заложили, поставили второй частокол, как земля подсохнет, начнут киты набивать[168]. Из странного – повелел он собирать голые кости забитого скота[169]. Остальное все по-прежнему, владыко.

– Зачем ему кости?

Под острым взглядом высшего иерарха Русской православной церкви боярин только пожал плечами. Юный государь-наследник пояснял и вообще говорил лишь то, что считал нужным. К тому же вопросов, задаваемых не мастерами и не по делу, очень не любил.

– Устраивал ли он где какие черты либо рисунки, тебе непонятные?

– Нет, владыко.

– Гневался, альбо наказывал кого?

– Да, семерых гончаров насовсем отставил от работы. И троих недорослей наказал, по пяти плетей каждому – для вразумления. Один заснул невовремя, а двое других бражничать вздумали. Уроки мастеровым людишкам объяснял с терпением, много раз было такое, что отстранял непонятливых и самолично показывал, как и что надобно делать.

В покои без всякого спросу проскользнул служка с небольшим блюдом на руках. В полной тишине его поставил, на глазах у митрополита и его служивого отмерил в малый кубок с легким вином пять капель из одной аптечной бутылочки, затем отмерил двенадцать из другой, быстро все перемешал и с легким поклоном подал целебное питье восьмидесятилетнему владычному митрополиту. Затем с новым поклоном принял опустевший кубок, тут же опрокинул в него содержимое третьей бутылочки, вновь подал, после чего наконец-то ушел.

– Не забывал ли Димитрий молиться?

– Утром и вечером каждого дня, иной раз – подолгу.

– Благостно, благостно…

Огладив в легкой задумчивости бороду, Макарий сделал пару глотков из кубка. Его самочувствие в последнее время было просто на диво хорошим – правда, ценой немалого терпения. Даже царский аптекарь не мог точно сказать, какие именно травы использовал юный царевич для своих отваров и настоек, но вкус у готового лекарства был наподобие жидкого навоза, смешанного с разлагающейся тухлятиной. Это у первого, второе же горчило так, что в первый раз у него поневоле навернулись слезы… Вместе же они составляли поистине незабываемый букет вкусовых ощущений!.. Слава богу, третье питье было чем-то вроде сгущенного ягодного сбора на меду и отлично смывало с языка и нёба гадостный привкус.

– Когда по последнему холодку в Александровскую слободу перебрались, первым делом устроил смотр недорослям. Одного сразу прогнал, еще четырех за седмицу, остальным какую-то премудрость в головы вдалбливает.

– Какую-то?!

Уловив недовольство, комнатный боярин попытался объяснить причину своего неведения:

– Велено недорослям при любых вопросах немедля извещать ближайшего к ним царевичева стража. С каждого взята клятва, что не будут они говорить о занятиях своих ни с кем, кроме сотоварищей, и передавать новое знание тако же – только с дозволения самого государя-наследника. Я, грешным делом, хотел подслушать, в чем их наставляют…

Увидев, как Андрей косит глазом на кувшин с остывшим сбитнем, хозяин покоев разрешающе кивнул.

– Благодарствую, владыко.

Утерев рот, боярин продолжил:

– Да умишка хватило самому не соваться.

О том, что он просто не смог подлезть к продуху, через который из светлицы уходил спертый воздух, мужчина благоразумно умолчал.

– Подручника послал, а тот только ухо к дырке в потолке приложил – как разом ноги-то с языком и отказали!.. Еле вытащил его.

– Вот как…

Минут с пять Макарий молчал, раздумывая, как лучше подступиться к такому делу. Получалось так, что надо было ехать самому, потому что только ему да отцу своему, великому государю, юный Димитрий во всем отвечал честно и без утайки. Остальным же… Как-то уж так получилось, что остальные просто не рисковали.

– Ступай себе с Богом, Андрей.

По прошествии всего десяти дней митрополит Московский и всея Руси Макарий вступил под своды Покровского собора, отстроенного в белокаменном кремле Александровской слободы лишь полвека назад. Оглядел внутренние порталы, украшенные искусной резьбой, полюбовался сочными красками фресок, после чего перевел взгляд на коленопреклоненную фигурку сереброволосого мальчика.

– Давно ли царевич в молитве, сын мой?

Подскочивший сотник чернокафтанной стражи получил ожидаемое им благословение, после чего с неподдельным почтением в голосе ответил:

– За малым к началу не успели, владыко.

Еще раз осмотрев внутренности собора, архипастырь перенес свое внимание на обрадованных его приездом местных священников, позволив им уговорить себя на малый отдых после хоть и недолгого, но все же пути. Впрочем, праздность его не затянулась: во-первых, Макарий ее не любил, а во-вторых, у него хватало важных дел и в Москве.

– Отче.

Приняв пожелания долго здравствовать, восьмидесятилетний (а скоро и еще один год добавится в копилку жизни!) старец оглядел наследника престола, по своему обыкновению мягко улыбнулся и отметил:

– Подрос.

– Разве что самую малость, отче.

Моментально догадавшийся, в чем причина их встречи, царственный отрок развеял все опасения (замаскированные под легкое недоумение) иерарха церкви насчет скотьих костей – как оказалось, костяная зола нужна для выделки доброго фарфора. Более того, предупреждая возможные затруднения митрополита, юный наставник сам предложил ему «немного посидеть» на одном из уроков, а перед самым началом занятий, резким жестом утихомирив возбужденно-почтительные перешептывания своих учеников, подошел и легко склонился перед Макарием.

– Отче, благослови развеять тьму невежества и суеверий.

– Гм… Благословляю, сыне.

Вернувшись на свое место, первенец великого государя мимоходом приказал:

– Нафан, раздай тетради.

Тут же один из недорослей подхватил в руки стопку малых книжиц и быстро пробежал по светлице, раскидывая свою ношу на узкие столы, за которыми сидели остальные ученики.

– Я доволен вашими умениями в письме и числах. Поэтому сегодня мы начнем узнавать новое. То самое, что станет вашим делом на всю оставшуюся жизнь.