смотреть, как он сидит впустую за верстаком и с тоской на нее смотрит. И на лице его написано: «Я лгал ей с колыбели, и ради чего? Чтобы теперь разбить сердце!»

Когда наступил вечер, и со стола убрали, Кроха только и могла, что вымыть чашки с блюдцами. Иными словами, — а я должен это сказать, ведь какой прок откладывать, — когда наступило урочное время, и возвращение возчика чудилось уже в каждом звуке, ее поведение вновь изменилось: она краснела, бледнела и не могла найти себе места. То было нетерпение совершенно особого рода — не как у хороших жен, ждущих возвращения мужей. Нет, нет, нет. Совсем иное это было нетерпение.

Послышался скрип колес, стук копыт. Собачий лай. Звуки постепенно приближались. И вот в дверь заскребся Пират!

Берта подняла голову.

— Чьи там шаги?

— Чьи шаги? — Возчик зашел в дверь с покрасневшим от холода и морозного ночного воздуха загорелым лицом. — Мои, мои это шаги.

— Нет, другие, — возразила Берта. — Там кто-то еще.

— Ее не обманешь, — ухмыльнулся возчик. — Входите, сэр. Не бойтесь, вас тут хорошо встретят.

Он говорил чрезвычайно громко, — и с этими словами в помещение вошел глухой старый джентльмен.

— Ты его уже видел, Калеб, помнишь? Приютишь до нашего отъезда?

— Конечно, Джон, сочту за честь.

Возчик засмеялся.

— Вот уж с кем можно не бояться разболтать секрет. Я на свою глотку не жалуюсь, но после разговора с ним даже моя жена попросила отдыха.

Повернулся к гостю и очень громко произнес:

— Садитесь, сэр! Здесь все друзья, все рады вас видеть!

Тут в горле у него запершило и захрипело, подтверждая сказанное ранее. Откашлявшись, возчик продолжил уже обычным голосом:

— Посадить у камина, да пусть себе сидит спокойненько. Ему несложно угодить.

Берта внимательно слушала. Она подозвала Калеба и тихо попросила описать нового гостя. Выслушав описание (надо сказать, на это раз правдивое и честное до деталей), она шевельнулась — впервые с тех пор, как он вошел, — вздохнула и, кажется, потеряла к нему всякий интерес.

Славный возчик пребывал в приподнятом настроении и казался влюбленным в свою женушку больше, чем обычно.

Он притянул ее к себе и сказал на ушко:

— Какая неуклюжая была у меня Кроха сегодня. А я все равно ее люблю. Взгляни-ка туда! — И указал на старого джентльмена.

Она опустила глаза. Думаю, она задрожала.

— Представь — он в полном восторге от тебя, ха-ха-ха! Только о тебе и говорил всю дорогу. Ну, молодец старичок. Хвалю!

Кроха беспокойно оглядела комнату, покосилась на Тэклтона.

— Лучше бы он восторгался кем-нибудь еще, Джон, — тихо проговорила она.

Джон игриво воскликнул:

— Кем-нибудь еще! С какой это стати? Ну, долой пальто, долой толстую шаль, долой шарф и теплую одежду! Позволим себе уютно посидеть полчаса у огонька. К вашим услугам, миссис. Сыграем в криббедж, вы и я? Вот душевно получится. Неси карты и доску, Кроха. И бокал пива, если еще осталось.

Его призыв был обращен к старой леди, которая приняла его со снисходительной готовностью, и вскоре они углубились в игру. Поначалу возчик порой оглядывался с улыбкой по сторонам или звал жену заглянуть через его плечо в карты и дать совет в затруднительной ситуации. Однако партнерша по игре была против такого нарушения правил и требовала от него их точного соблюдения, так что очень скоро возчик ушел в игру полностью. Все внимание его теперь было отдано картам — пока опущенная на плечо рука Тэклтона не вывела его из сосредоточенности.

— Прошу прощения, что отвлекаю, — но можно на пару слов, немедленно.

Возчик возразил:

— Да у меня тут, видите, тяжелое положение.

— Вот именно, — сказал Тэклтон. — Отойдем-ка!

В его бледном лице было что-то такое, что возчик незамедлительно встал и торопливо спросил, что стряслось.

— Тс-с, Джон Пирибингл, тс-с, — произнес Тэклтон. — Мои сожаления. Искренние. Этого я и боялся. И подозревал с самого начала.

— Да чего? — испуганно переспросил возчик.

— Тс-с! Пойдемте, я вам покажу.

Возчик молча последовал за Тэклтоном. Они пересекли двор, над которым сияли звезды, и через боковую дверцу зашли в контору Тэклтона: оттуда сквозь застекленное окно просматривался склад, теперь закрытый на ночь. В самой конторе было совершенно темно, однако в длинном узком складе горели лампы, так что окно оказалось ярко освещено.

— Минуту! — произнес Тэклтон. — Как по-вашему, через окно можно отсюда что-нибудь рассмотреть?

— Почему нет? — удивился возчик.

— Тогда еще минуту. Удержитесь от насилия. Оно бесполезно, да и опасно. Вы сильный мужчина: еще убьете нечаянно.

Возчик посмотрел ему в лицо и отступил на шаг, словно в полнейшем ошеломлении. Потом одним решительным движением приблизился к окну и заглянул…

О, тень на очаге! О, справедливый Сверчок-покровитель! О, коварная супруга!

Он увидел ее и старика — нет, теперь уже не старика, а молодого привлекательного джентльмена! — державшего в руке фальшивые седые космы, которые помогли ему проникнуть в их теперь разоренное несчастливое гнездо! Он с мукой смотрел, как Кроха внимательно слушает то, что бывший старик, наклонившись, шепчет ей в самое ушко; как мерзавец обнимает ее за талию, и они медленно движутся по сумрачному деревянному коридору к двери, через которую попали на склад. Вот они замедлили шаг, Кроха повернулась — и Джон увидел ее лицо, такое любимое, такое родное! — и как она собственноручно поправляет на голове негодяя парик и смеется — смеется над мужем, над его простодушной, честной душой!

Могучая правая рука возчика сжалась, словно намереваясь сокрушить льва. Однако он сразу разжал кулак и загородил ладонью глаза Тэклтона (ведь он беспокоился о жене даже сейчас) и, едва парочка покинула склад, рухнул на стул, обессиленный, как дитя.

Возчик спрятал лицо под шарфами и занимался конем и грузом, когда появилась Кроха, собранная и готовая ехать домой.

— Едем, Джон, дорогой? Спокойной ночи, Мэй! Доброй ночи, Берта!

Расцелует ли она подруг на прощание? Будет ли такой же жизнерадостной и беспечной, как всегда? Осмелится ли показать им свое, даже не покрытое краской стыда, лицо? Да. Тэклтон видел ее совсем близко. Да.

Тилли баюкала младенца; она бродила взад-вперед мимо негоцианта, сонно повторяя:

— А что еще за жен они выбирают и разбивают нам сердце? А чьи папаши врут нам прямо с колыбели и тоже его разбивают?

— Тилли, давай ребенка! Спокойной ночи, мистер Тэклтон. Ради Христа, где Джон?

— Собирается вести лошадь под уздцы. — Тэклтон помог ей забраться в повозку.

— Мой милый Джон. Ночью? Пешком?

Укутанная фигура мужа поспешно утвердительно взмахнула рукой; лживый незнакомец и маленькая нянька тоже заняли места, и старый конь тронулся с места. Ничего не