Вместо этого она тоже понизила голос и добавила:

— Я не пытаюсь тебя контролировать, Саффи. Возможно, когда-нибудь в будущем ты сможешь покинуть… — Перси указала на стены замка. — Но не сейчас. Ты нужна нам, ведь на дворе война, и папа нездоров. Я уж молчу о жестокой нехватке прислуги: ты подумала, что с нами будет, если ты уедешь? Разве ты можешь представить Юнипер, или папу, или — упаси боже — меня на груде грязного белья?

— Ты с чем угодно справишься, Перси. — Голос Саффи был полон горечи. — Ты всегда умела справиться с чем угодно.

Перси знала, что победила; и, самое главное, Саффи тоже это знала. Но Перси не испытывала радости, а только привычный груз ответственности. Все ее существо переживало за сестру, за юную девушку, которой та когда-то была, у ног которой лежал весь мир.

— Мисс Блайт?

Подняв глаза, Перси увидела у двери отца Мередит; его худенькая маленькая жена стояла рядом с ним, и обоих окружала атмосфера полного смятения.

Она совершенно о них забыла.

— Мистер Бейкер. — Она взъерошила волосы на затылке. — Прошу прощения. Я ужасно затянула с чаем…

— Ничего страшного, мисс Блайт. Мы уже закончили. Дело в Мередит. — Он словно чуть съежился. — Мы с женой собирались забрать ее домой, а она так хотела остаться… Боюсь, маленькая чертовка сбежала от нас.

— О! — Только этого Перси не хватало. Она оглянулась, но Саффи и сама уже исчезла. — Что ж. Полагаю, нам следует хорошенько ее поискать?

— В том-то и дело, — печально произнес мистер Бейкер. — Мы с женой должны уехать в Лондон в тридцать четыре минуты четвертого. Это единственный поезд сегодня.

— Понятно, — ответила Перси. — Тогда вам, конечно, пора. Транспорт в последнее время ходит просто ужасно. Если вы пропустите поезд, придется ждать до среды.

— Но моя девочка…

Казалось, миссис Бейкер вот-вот заплачет, подобная перспектива совершенно не подходила ее жесткому угловатому лицу. Перси понимала ее чувства.

— Вам не о чем волноваться. — Она коротко кивнула. — Я найду ее. По какому лондонскому номеру можно с вами связаться? Она не успеет далеко уйти.

Сидя на ветке самого старого дуба в Кардаркерском лесу, Мередит едва различала замок. Заостренная башенка на крыше башни пронзала небо иглой шпиля. Черепица горела алым в ярком свете, а серебряная верхушка сверкала. На лужайке в начале подъездной дорожки Перси Блайт махала рукой вслед ее родителям.

Уши Мередит горели от волнующей порочности ее поступка. Ясно было, что последствий не миновать, но ничего другого не оставалось. Она бежала и бежала, пока ноги не подкосились и не перехватило дыхание, и тогда забралась на дерево, полная странной, гудящей энергии первого в жизни импульсивного поступка.

На подъездной дорожке у мамы поникли плечи, и Мередит на мгновение показалось, что она плачет; затем мама раскинула руки в стороны, словно потревоженная морская звезда, папа отшатнулся, и Мередит догадалась: мама кричит. Необязательно было слышать слова, и так очевидно: ей несдобровать.

Тем временем Перси Блайт еще курила во дворе замка, уперев руку в бедро и озирая леса, и холодок сомнения зашевелился в животе Мередит. Она считала, что ее с радостью оставят в замке, но вдруг она ошибалась? Вдруг близнецов так шокирует ее неповиновение, что они откажутся присматривать за ней впредь? Вдруг следование собственным прихотям завело ее в ужасную беду? Когда Перси Блайт докурила и повернулась к замку, Мередит внезапно испытала невыносимое одиночество.

Движение привлекло ее внимание к крыше замка, и сердце завертелось огненным колесом. На крышу карабкался кто-то в белом летнем платье. Юнипер. Наконец-то закончила! Вернулась во внешний мир. Пока Мередит наблюдала, девушка добралась до ровного края и села, свесив длинные ноги. Мередит было известно, что сейчас она закурит, откинувшись на спину и глядя в небо.

Но она не закурила. Вместо этого она резко застыла и уставилась на лес. Мередит крепко держалась за ветку; возбуждение вырвалось странным смешком, который застрял в горле. Словно Юнипер услышала ее, словно старшая подруга ощутила ее присутствие. Мередит знала, что если кто и способен на подобное, так это Юнипер.

Она не могла вернуться в Лондон. Не хотела. Не сейчас, еще не время.

Мередит следила, как мама и пана идут по дорожке прочь от замка; мама обхватила себя руками, папа прихрамывал.

— Простите, — прошептала она чуть слышно. — У меня не было выбора.

Ванна была едва теплой и неглубокой, но Саффи было все равно. Удовольствие долгого отмокания в горячей воде кануло в прошлое, и ей достаточно было просто остаться наедине с ужасным предательством Перси. Она подалась вперед, чтобы лечь на спину, согнутыми коленями к потолку, затылком и ушами в воде. Ее волосы развевались вокруг островка лица, словно водоросли; она прислушивалась к клокотанию и журчанию воды, звяканью цепочки от пробки об эмаль и прочим странным наречиям водного мира.

Всю свою взрослую жизнь Саффи была слабейшей из близнецов. Перси обычно отмахивалась от подобных тем, настаивала, что такого не бывает, только не с ними, а есть лишь положение на солнце и в тени, между которыми они постоянно перемещаются и пребывают в совершенном равновесии. Очень мило с ее стороны, но не столько точно, сколько благонамеренно. Просто Саффи чувствовала, что ее таланты и способности не имеют никакого значения. Она неплохо писала, замечательно шила, готовила (сносно), а в последние годы даже стирала и убиралась; но к чему подобные умения, если она остается рабыней? Хуже того, добровольной рабыней. Ведь большую часть времени, как ни стыдно признавать, Саффи не переживала из-за собственной роли. В конце концов, подчинение дарует легкость, облегчение бремени. И все же порой, например сегодня, она негодовала из-за того, что от нее ожидают беспрекословной покорности, пренебрежения к собственным интересам.

Саффи приподнялась и откинулась на гладкую стенку ванны, провела влажной фланелью по разгоряченному от злости лицу. Эмаль приятно холодила спину, и Саффи накинула фланель смятым покрывалом на груди и живот, глядя, как оно поднимается и опускается с каждым вздохом, словно вторая кожа; затем она закрыла глаза. Как Перси посмела говорить за нее? Принимать за Саффи решения, определять ее будущее, даже не посоветовавшись?

Но Перси посмела, как много раз прежде, и сегодня, как и всегда, не встретила сопротивления.

В попытке усмирить ярость Саффи протяжно выдохнула. Вздох прервался всхлипом. Наверное, она должна быть довольна и даже польщена тем, что Перси так отчаянно нуждается в ней. И она действительно польщена. Но еще она устала от собственного бессилия; более того, у нее тяжело на душе. Сколько Саффи себя помнила, она застряла в жизни, текущей параллельно жизни ее мечты, жизни, надеяться на которую она имела все основания.

На этот раз, однако, кое-что она могла сделать… Саффи погладила себя по щекам, воодушевленная растущей дерзостью… мелочь, которая поможет ей проявить свою ничтожную власть над Перси. Это будет удар не действия, но бездействия; Перси никогда даже не узнает, что он был нанесен. Единственным трофеем будет частичное возвращение самоуважения Саффи. Но этого достаточно.