Я подумал: «Надеюсь, ты никогда ни до кого не доберешься».

В другой раз, говоря об Ахмеде Ресааме, сержант Шэлли сказал мне:

— Он говорит только одно: он провернул всю операцию в одиночку.

— О, звучит убедительно! — сказал я иронично.

Позднее я начал копировать сержанта Шэлли, используя те же фразы, что и он. Он всегда говорил мне: «Все, что ты можешь сказать, это „я не знаю“, „я не помню“. Очень убедительно! Думаешь, сможешь впечатлить американского судью своей харизмой?» Он любил всегда цитировать американского президента, говоря: «Мы не позволим вам отправиться в суд и использовать нашу систему правосудия, потому что вы планируете уничтожить ее!»

— Это часть большого заговора? — иронично поинтересовался я.

— «Аль-Каида» пользуется нашей либеральной системой правосудия, — продолжил он.

Я ничего не знал о либеральной системе правосудия, о которой он говорил: США побили мировой рекорд по количеству арестантов в тюрьмах. Число заключенных уже превышает два миллиона — это больше, чем в любой другой стране мира, а их реабилитационные программы совершенно провальные. Соединенные Штаты — это «демократическая» страна с самой жестокой системой наказаний, по факту, это отличный пример того, что суровые наказания никак не помогают уменьшить количество преступлений. Европа намного гуманнее и справедливее, и реабилитационные программы там работают по-настоящему, поэтому преступления в Европе совершаются реже, чем в США. Но американская поговорка гласит: «Когда дело плохо, сильные берутся за него». Жестокость порождает жестокость: единственное, что вы можете дать в долг и быть уверенным, что вам отплатят тем же, — это жестокость. Это может занять какое-то время, но вы всегда получите свой долг назад.

Когда мое положение улучшилось, я попросил «капитана Коллинза» перевести меня в другое место, потому что хотел забыть все плохое, что со мной здесь произошло. Он попытался выполнить мою просьбу. Много раз он обещал мне трансфер, но обещание не сдерживал. Я не сомневался в его намерениях, но понимал, что на маленьком острове Гуантанамо шла борьба за власть. Каждый хотел откусить самый большой кусок пирога и получить больше всего денег за работу по сбору разведданных. Он искренне обещал мне много чего, но эти обещания тоже сдержать не мог.

В «капитане Коллинзе» меня поражало то, что он никогда не упоминал историю моих пыток. Я всегда ожидал, что он начнет говорить об этом, но ничего подобного не происходило: табу! Лично я боялся говорить об этом, я не чувствовал себя в безопасности. Даже если бы он поднял эту тему, я бы не стал обсуждать ее.

Но, по крайней мере, он сказал мне, где я нахожусь.

— Я должен проинформировать тебя, против воли остальных членов моей команды, что ты в Гуантанамо, — сказал он. — Ты был с нами честен, и мы должны ответить тебе тем же.

Хотя весь остальной мир не знал, где США удерживали меня, я знал место своего содержания благодаря Богу и неуклюжести специальной команды ЕОГ. Но я вел себя так, будто впервые об этом услышал. Когда я пишу эти строки, я все еще сижу в той же камере, но, по крайней мере, теперь мне не нужно притворяться, что я не знаю, где нахожусь.

В начале 2004 года армия США предоставила доступ к первому письму от моей семьи[124]. Его передали мне через Международный Комитет Красного Креста. Семья написала его за много месяцев до этого, еще в июле 2003 года. Прошло 815 дней с тех пор, как меня похитили из дома, и связь между мной и моей семьей оборвалась. С того дня, когда меня доставили на Кубу, я писал много писем родным, но все было без толку. В Иордании мне вообще запрещали писать письма.

«Капитан Коллинз» был тем, кто вручил мне этот исторический лист, на котором было написано:

Нуакшот, июль 2003 года

Во имя Бога Милосердного.

Да обретешь ты покой и милосердие Божье.

От твоей мамы Мэриэм Минт Эль-Вадиа

После приветствия я сообщаю тебе, что у меня все отлично и у всех членов семьи тоже. Надеемся, что у тебя все так же хорошо. С моим здоровьем все в порядке. Я все так же посещаю своих врачей. Я чувствую, что мне становится лучше. С семьей тоже все в порядке.

Как я уже сказала, все передают тебе привет. Любимый мой! До нынешнего момента мы получили от тебя три письма. А это наш второй ответ. У соседей все хорошо, и они просили передать тебе привет. В конце письма хочу еще раз поприветствовать тебя. Надеюсь, Бог наградит тебя терпением.

Твоя мама, Мэриэм

Трудно было поверить, что, пройдя через столько трудностей, я наконец держал в руках письмо от мамы. Я чувствовал аромат письма, которого касалась мама и все члены моей любимой семьи. Я испытывал смешанные чувства и не знал, что мне делать: плакать или смеяться. В конечном счете я и смеялся, и плакал одновременно. Я читал короткое письмо снова и снова и знал, что оно настоящее, а не как то поддельное, которое мне вручили год назад. Но я не мог ответить своей семье, потому что мне все еще запрещали видеться с представителями Красного Креста.

Тем временем мне продолжали выдавать книги на английском, которые мне очень нравилось читать, в основном западную художественную литературу. Я все еще помню одну книгу, из-за которой я чуть живот не надорвал от смеха. Она называлась «Над пропастью во ржи». Это была очень забавная книга. Я старался смеяться как можно тише, но охранники все равно слышали меня.

— Ты плачешь? — спросил один из них.

— Нет, я в порядке, — ответил я.

Это был мой первый смех в океане слез. Следователи — не профессиональные комедианты, так что чаще всего они пересказывали какие-то глупые шутки, которыми никого нельзя было насмешить, но я всегда натягивал улыбку.

В это время, спустя месяцы в специальном лагере «Эхо», гении из ЕОГ решили, что разрешат мне видеть лица охранников и территорию вне блока. Женщина-сержант пришла утром воскресенья и ждала меня снаружи. Мастер Люк без маски подошел к моей камере и объяснил, что произойдет дальше. Я не узнал его, конечно, и подумал, что это новый следователь. Но когда он заговорил, я сразу понял, что это он.

— Вы мастер Люк?

— Не переживай, твой следователь ждет тебя снаружи.

Я был ошеломлен и напуган одновременно, это было слишком. Мастер Джедай вывел меня из здания, постоянно отворачиваясь от меня, потому что стеснялся своего лица. Если кто-то долгое время скрывается под маской, вы узнаёте этого человека именно по маске. Но, если он или она снимает ее, вам приходится иметь дело с его или ее чертами лица, а это очень сложно для вас обоих. Было видно, что охранникам трудно показывать свои лица.

Большой Босс прямо сказал:

— Если замечу, что ты смотришь на меня, тебе не поздоровится.