сердца.

— Жаль, что сердце у меня только одно, и что оно не может биться быстрее… Тогда его, может быть, хватило бы на большее. Тебе пора. И мне тоже, — внезапно оборвал беседу Мил.

— Постой, куда ты так торопишься? — попытался остановить его Михаил. — Посидим еще вместе…

— Прости, я должен идти. И ты должен заниматься делами. Прощай, Михаил, — Иеремиил ресницами послал улыбку и испарился.

— Увидимся, Мил, — вздохнул про себя Михаил.

Глава 30

Марина вышла из лифта, не заботясь более ни о чем. Случилось то, что она желала в глубине души и никогда не произносила. Когда ум гаснет светом дневным, сменяясь на искусственный, и сердце разумное перестает биться. Она как-то провела этот вечер в своих размышлениях. И на утро проснулась, всецело уступая тому, что от Дениса она без ума.

* * *

…Сквозь шум ливня не слышен был звук отъезжающей машины.

Она ожидала, пока утешатся нервы. Зачем?.. Просто так, она не знала, зачем это сделала. Зачем отказалась от поездки, соврав при этом подруге. Одна… Не хотела быть. Не хотела… Все перепуталось.

Книга на столе осталась раскрытой, перелистываясь сама собой с нужных страниц. Аня отошла от письменного стола. Курить. Железной Ане надо покурить.

Она закрыла квартиру на ключ и в тапочках спустилась на этаж ниже. И еще ниже, чтобы не встретить его. Курила свою сигарету в молчании и одиночестве, смахивая пепел в стеклянную тут банку. Недокуренную потушила.

— Все, пора взять себя в руки, — решила Аня и пошла по ступенькам наверх, дабы сосредоточиться в опустевшей квартире и начать серьезно наконец-таки заниматься. Ливень унялся буквально за несколько минут, и она считала капли на подъездных стеклах, в очках, видящая все, замечающая жизнь.

Случайно или же желая чего-то увидеть, взгляд упал во двор, за окно. Аня остановилась на месте перед приоткрытой рамой, не доходя два пролета до своего этажа.

Чувства, зажатые внутри, вырвались наружу ударом дикой силы, перевернув все внутри. Она издала нечеловеческий вопль. Стоя по щиколотку в разбитых стеклышках, Аня держала навесу истекающую кровью руку.

Ослепнув от слез, от неистовства и головокружения, она, не разбирая дороги, кинулась домой, чтобы только остановить кровь. Лишь на своей лестничной клетке, рыдая, она подняла глаза.

— Плохо, да?..

Перед ней стоял он.

Она не смогла ответить. Истерика охватила ее удушьем. Она почти свалилась на пол. Денис подхватил ее на руки.

— Возьми, на, — его носовой платок уткнулся в ее кожу, зажимая рану от разбитого одним ударом голой руки окна.

— Дома… бинты… — от боли и страха она прижимала руку к блузке, пачкая кровью себя и его. — Ключ… в кармане… — простонала она.

Денис полез в ее джинсы, вытаскивая брелок. Рука без особых напрягов метнулась к двери, отпирая замок. Через полминуты он внес обессиленную Аню домой.

     Землей не тронуты

     И между небом,

     Закутаны по плечи

     В простынях,

     Сидели души,

     Не раскрывшись телом.

     Играли души

     В карты. На себя.

     Ей ставку сделать несподручно.

     На что?

     Ведь нету ничего у ней.

     Смолисто время и так скучно.

     Давай играть помедленней скорей.

     Кто был партнер?

     Его не знала.

     Лишь видела его глаза.

     Зрачка стекло, и как бриллиант

     Блистали.

     Как лезвие, ресницы мгла.

     Он симпатичен.

     Слишком скользко.

     Он как лощеной жизни

     Франт.

     Ему так карты шли,

     И пальцы

     Одеты золотом

     В пожар.

     И бил он душ ее тузами,

     И видела она,

     Как те,

     Запутанные простынями,

     Чернели, сгинув в вязкой тишине.

     И лица ей не показали,

     И жизнь не прожили

     Они.

     Лишь карту бито

     Все стяжали…

     И о любви для смеха

     Ты моли.

     А ей везло — играла дольше.

     Но может быть, хотел он так.

     И вот его подача.

     Гостем

     Пришедшим он незваный был.

     Зачем пустили?

     Нету мыслей. А если были —

     Всё забыть…

     Она подумала: уж поздно.

     И очень хочется ей спать.

     Но выйти из игры нельзя теперь

     Или, однако ж, можно?..

     И ей об этом не сказать.

     Смотрел в ее лицо

     И только.

     И знал, победа, как она, близка.

     О Боже, просто так ли небо?..

     Ведь помнила, что нет туза.

     Один лишь раз отбился картой

     Он самой главной и одной.

     Мошенничество — это фатум?..

     И туз ложится козырной.

     …Она смотрела.

     Не забыто.

     И что-то есть еще внутри,

     И что-то блеском не избито.

     О чем-то хочешь — говори.

     Ладонь вперед.

     И против правил

     Она сказала: «Ты постой.

     И я возьму себе тайм-аут:

     Подумать надо

     Мне душой».

Глава 31

Он выбирал это место для себя сам. Или, казалось, есть такие места в этом городе, которым предначертано стать таковыми изначально.

Это была, пожалуй, одна из самых крошечных улиц Москвы, которая состояла всего из двух зданий и из одной четной стороны. Зато здания эти были самыми главными. Напротив родильного дома, круглым балконом выдающегося на улицу, дозорной башней небесного легиона возвышался храм, посвященный архангелу Михаилу.

Он был виден издалека. Еще задолго до того, как к нему подходили по ровной дороге от метро. За парком, зимой не скрытый голыми ветвями деревьев, а летом выше зеленых зарослей, главным куполом выделялся, устремленный в небо.

В нем не было ничего лишнего. Каждая пристроечка, каждая башенка, стройная колокольня органично чертили линии его силуэта. Лишь недавно они сменили медь куполов на золото. И теперь белоснежный и узкий в постройке храм взмывал к облакам, оставляя россыпи розовых кустов у крыльца. Настоящих роз в центре Москвы, спрятавшихся в полукруге за остроконечным забором, на подстриженной, как он предпочел, лужайке…

Внутри церковь казалась больше. Стены будто расступались между колоннами, выходя из-под нависающего балкона. Они огибали два придела, посвященных святым, и центральный алтарь в честь первого архангела и всех небесных сил бесплотных. Левая сторона и правая. От одной