— Ты можешь мне открыть? — спросила она у Хафиза.

Он кивнул:

— Сейчас принесу ключ.

— Тэлфер-сагибу об этом говорить не нужно, — сказала Софи.

— Мой рот на замке, мемсагиб, — улыбнулся Хафиз.

Из-за опущенных жалюзи в конторе было темно. В нос Софи ударил запах плесени. На большом деревянном столе высились стопки папок и учетных книг. Рядом один на другом стояли небольшие металлические ящики, в которых, по всей видимости, хранились документы. Многочисленные письма и отчеты приходили ежедневно, и Тэм был вынужден корпеть над ними, сердясь, что из-за них ему приходится сидеть в конторе.

Вдоль дальней стены стояли ящики с образцами древесины и обрезками. Софи быстро заглянула в них — ей не хотелось здесь задерживаться. Она нашла несколько кусочков, которые годились для изготовления кораблика и паровоза с вагонами. Раздумывая о том, стоит ли ей сделать еще и мотоцикл, Софи вздрогнула от окрика и звона колокольчика на двери.

На пороге стоял почтальон с пачкой писем. После недолгого замешательства Софи протянула руки.

— Благодарю вас, я заберу почту.

Она не знала, кормит ли Тэм почтальонов. На ломаном урду она сказала:

— Идите на кухню, Хафиз даст вам лепешек.

Откланявшись, почтальон удалился. Софи положила стопку писем на стол — отчеты, которые Тэм оставит кому-то другому. Ей пришло в голову, что среди них может быть что-то еще, связанное с вызовом в Лахор, может, даже подтверждение о назначении на новую должность. Софи никак не могла избавиться от страха, что Брекнэлл не сдержит своего обещания. Он был очень холоден с ними в Далхаузи и вскоре уехал в Шимлу. От миссис Брекнэлл также не приходило приглашений в гости.

Софи вернулась к столу и просмотрела корреспонденцию. Ничего похожего на официальное послание из Управления лесоводства Лахора она не обнаружила. Из стопки выскользнул узкий конверт, отличавшийся от остальных. Такие конверты используют для авиапочты. Это, должно быть, от миссис Тэлфер, матери Тэма, или от Флоры, решила Софи. Волнуясь, она подумала, что там, возможно, содержится ответ на их приглашение приехать в Индию на Новый год.

В полумраке конторы Софи попыталась рассмотреть надпись на конверте. Письмо было адресовано лично Тэму. Флора обычно адресовала письма им двоим. И, что особенно настораживало, оно было отправлено в контору лесничества, а не на их домашний адрес. Софи подошла к открытой двери, чтобы получше рассмотреть конверт при свете. Только здесь она заметила, что марка и штемпель были иностранными. Письмо было из Франции.

Перевернув конверт, Софи обнаружила, что адресант Н. Баннерман. Женщиной овладело любопытство. Кто этот Баннерман, приславший письмо ее мужу? Вероятно, Тэм познакомился с ним во время войны или учебы? Правда, фамилия на конверте не французская, и Тэм никогда не упоминал о таком товарище. И как расшифровывается Н.? Сердце Софи тревожно забилось. Ей показалось, что почерк женский, но она тут же укорила себя за подозрительность.

Софи положила письмо назад в стопку и собрала свои деревяшки, но задержалась. Ее одолевали сомнения. Почему этот Баннерман написал Тэму на адрес конторы? Неужели Софи никогда этого не узнает? Она снова отложила заготовки. Софи принялась быстро осматривать стол и содержимое ящиков в поисках других писем от Баннермана. Ничего. Презирая себя за подозрительность, Софи заглянула в металлический ящик. Он был полон кожаных папок, содержащих рабочие документы. Заглянув в остальные ящики и на полки, она ничего не нашла и вздохнула со стыдом и облегчением.

Снова опуская жалюзи, Софи заметила плоский ящик, который был задвинут за стол. Отодвинув тяжелый стол от стены, она вытащила его и подняла металлическую защелку.

От увиденного у Софи пересохло в горле — ящик был полон такими же голубыми конвертами, подписанными тем же почерком. Сердце женщины бешено забилось. Еще не поздно было закрыть ящик и забыть об этих письмах, убедив себя, что их написал старый фронтовой товарищ Тэма. Если же она их прочтет, то, возможно, узнает о своем муже нечто такое, чего бы ей знать не хотелось.

Софи вытащила конверт наугад из середины стопки. От тонкого листка пахнуло слабым ароматом роз.

«Мой дорогой» — так начиналось письмо. Софи пропустила новости о людях, о которых ей ничего не было известно. Далее речь шла о винном заводе и об обеде для клиентов. Ниже ей на глаза попалось собственное имя.

«…Как ужасно, что Софи вмешивается в твою работу. Ты, конечно же, ведешь дела с присущей тебе неизменной справедливостью, но тебе придется объяснить ей, что ты сам волен решать, как тебе обращаться с кули. Лучше не бери ее с собой на склад. Это, конечно, лишь мое мнение.

Я тоже несу свой крест: папа такой же вспыльчивый, как и раньше, и никаких изменений к лучшему не предвидится. Я продолжаю заниматься своими “благочестивыми делами”, как он называет управление приютом для инвалидов, и мы кое-как с ним ладим. Он твердит о том, что нужно продать бизнес и вернуться в Нью-Йорк, но я знаю, что он этого никогда не сделает. Мой отец любит Францию так же сильно, как и я.

Надеюсь, что твое здоровье в порядке и твоя молодая жена заботится о тебе как следует. Ах, как мило с твоей стороны было написать, что никто так не заботится о больном и не возвращает ему силы, как я! То были прекрасные времена, не правда ли?

С любовью и добрыми пожеланиями,

твоя нормандская роза Нэнси».

Софи вытащила еще одно, более свежее письмо. В нем Нэнси повествовала о том, как ухаживает за отцом, который был болен плевритом, и сожалела о том, что не может радоваться жизни в Далхаузи. Она спрашивала, поддерживает ли Тэм себя в добром здравии, выполняя упражнения «Христианской науки», так же как она выполняет их ради него. Так, значит, это Нэнси приобщила его к этой американской доктрине? Софи вспомнила, как Тэм говорил ей о том, что с этим учением его познакомил американский друг, встреченный во Франции. В третьем письме Нэнси сочувствовала Тэму по поводу скандала с Софи и Рафи.

«…это отвратительно! О чем она только думала, уходя с этим индийцем? Я считаю, что женщины ее возраста после войны получили слишком много свободы. Они не знают, что такое приличия. Мир меняется, мой дорогой».

Каждое письмо Нэнси подписывала «твоя нормандская роза». Софи прижала ладонь к животу. Ее тошнило. Больше читать она не могла. Судя по числам на конвертах, Тэм начал переписываться с этой американкой с тех пор, как приехал в Индию, задолго до того, как Софи присоединилась к нему и они поженились.

Что значила для Тэма эта Нэнси? Судя по всему, она старше него. Иной раз она назидала его, как старшая сестра, но делала это с любовью. Ее письма доверительны и нежны. Ответы Тэма были такими же интимными? Или же он просто жаловался ей на неприятности с женой и на жизнь в Индии в целом?

Софи устыдилась того, что прочла письма, адресованные не ей, но при этом негодовала из-за того, что Тэм писал о ней как о каком-то постороннем человеке. Очевидно, так он выражал свое недовольство женой. О чем еще он писал Нэнси? Что жалеет о своем браке и что Софи его разочаровала?