В какой-то момент, когда, казалось бы, в «столыпине» стояла сонная тишина, дверь в наше купе потихоньку приоткрылась и солдат, судя по повязке на рукаве – начальник конвоя, стал внимательно оглядывать «спящих». Сквозь узкие, почти закрытые веки за ним неотступно следило почти десять пар глаз. Как будто заведомо зная, что я не сплю, и вперив в меня прищуренный взгляд, он обратился ко мне, подзывая жестом руки:

– Слышь, зверь, подойди, разговор есть. – Мне достаточно было свесить ноги и сделать полшага к двери, чтобы оказаться рядом с ним, что я и сделал.

– Чего хотел, командир? – спросил я его вполголоса.

– Тише ты, – ответил он мне почти шепотом и, приблизившись к моему уху, тихо спросил: – Есть желание перепихнуться?

Я сразу понял, о чем идет речь, но был вынужден отказаться, ссылаясь на то, что уплатить за такое дорогое удовольствие мне, к сожалению, нечем.

– Да мне и не надо от тебя ничего, – продолжил он разговор, – знаю, что спецэтапом катишь, тем более за все уже уплачено. Ну как, готов в бой?

Улыбнувшись и даже не дав мне опомниться, не сомневаясь ни на минуту в моем ответе, он опять добавил шепотом:

– Приготовься и будь во всеоружии, я скоро приду за тобой.

Затем тихо закрыл за собой дверь купе и с той же игривой улыбкой на лице удалился куда-то. Когда я повернулся спиной к двери, на нижней части купе братва сидела, а со второй полки головы свисали вниз. Бродяги молча улыбались и строили всякого рода предположения, но в одном едины были все. Иди и ничего не стесняйся, – по возможности душу отогреешь, а там, глядишь, и на «сладкую цацу бубновый король выпадет». Как близок к истине был тот, кто сказал мне эти напутственные слова, конечно, даже сам не догадываясь об этом! События, последовавшие затем, это доказали.

Теперь, прежде чем продолжить свое повествование, мне бы хотелось рассказать читателю об одной нехитрой уловке, к которой прибегала в заключении прекрасная половина человечества. К сожалению, во все времена закон преступали и женщины, но в разные времена и закон по отношению к слабому полу был неодинаков. Что же касается того времени, о котором я пишу, то он, то есть закон, был, откровенно говоря, к ним суров. Вот исходя из подобных обстоятельств, дамам и приходилось в заключении идти на всякого рода ухищрения, чтобы избежать его суровой десницы, ибо сам Бог велел видеть женщину свободной и всегда прекрасной.

Любое существо, которое Бог наделил разумом, попав в капкан или западню, что в принципе одно и то же, будет всегда пытаться выбраться, следуя естественному инстинкту самосохранения. Прекрасная половина человечества в этой связи, естественно, никогда не была исключением, тем более если капкан этот звался – тюрьмой. Конечно, способы избавления от создававшихся судьбой разного рода ситуаций бывают разные, равно как и люди, которые к ним прибегают, выбирая тот или иной метод.

Самым простым и в то же время самым честным и естественным способом являлась беременность. По законам того времени, если женщина попадала в заключение в положении, ей полагалась масса льгот, и, как правило, после родов мамаши оказывались на свободе благодаря своим крошечным чадам. Но прибегнуть к этому способу могли не все, ибо, для того чтобы женщина понесла, нужна, как известно, масса совокупных факторов, и один из главных – это, естественно, мужчина. Но где его взять? В тюрьме это сделать почти невозможно. В лагере надзирателями служат только женщины, а те из мужиков, которые и попадаются изредка, как правило, импотенты. Да и не каждая арестантка еще согласится лечь под вертухая. Так что оставался один и самый, пожалуй, верный вариант – «столыпин». И к нему дамы готовились с исключительной тщательностью, ибо на карту у них было поставлено очень многое, как правило – сама молодость.

Из всего женского этапа, который находился в нашем «столыпине», по тем или иным причинам только одна юная арестантка еще с тюрьмы готовилась к столь серьезному испытанию (а иначе порядочной женщине, согласитесь, назвать его очень трудно).

Но, к сожалению, ей катастрофически не везло. Дело в том, что с самой Пресни в вагонзак, где находились женщины, никого из мужиков не подсаживали. С самого начала пути она договорилась с начальником конвоя, по-царски заплатив ему за предстоящую услугу, но все было тщетно – не было мужиков. Сам конвой, конечно, был не в счет, тюремная этика у женщин этот вариант исключала.

Девчата еще с тюрьмы знали, что конечный пункт их маршрута – Пермь. Бедолага уже было подумала, что вся затея напрасна, ибо от Кирова до Перми не больше двух суток «столыпинского» пути, как вдруг загоняют наш этап! Но и здесь «поживиться», по большому счету, было нечем.

Уже много позже я вспоминал, как с самого начала пути начальник конвоя буквально не отходил от нашего купе и на шмоне присутствовал сам, хотя и шмона-то, можно сказать, не было. Он, оказывается, присматривался к нам как к племенным бычкам, чтобы потом рассказать о нас покупательнице.

Но выбирать, по сути, ему было не из кого: почти все больные и приморенные люди, отсидевшие не один год, а некоторые – и не один десяток лет. Отчего же выбор пал именно на меня? Неожиданные прихоти судьбы, неистощимой на разного рода выдумки, иногда превосходят самые сумасбродные замыслы людей. Действительность порой творит настоящие чудеса.

Конвоир, как и обещал, вернулся через несколько минут. Это время ему понадобилось для того, чтобы пересадить женщину в пустое купе, ну и по ходу пьесы шухер проверить. Мне еще никогда в жизни не приходилось оказываться в таких ситуациях, поэтому я заметно нервничал, когда шел следом за солдатом, мне даже казалось, что мое сердце бьется так же громко, как стучат колеса поезда о стыки рельсов. Весь «столыпин» бодрствовал, прекрасно зная, куда я иду, но при этом стояла почти мертвая тишина, прерываемая то в одном, то в другом купе храпом и сонным бормотанием. Весь этот немой спектакль был проявлением арестантской солидарности.

За мою уже немалую жизнь в неволе мне приходилось входить, наверно, не в одну сотню разных камер, но никогда я не чувствовал себя так неловко и не был, пожалуй, ни разу в такой катастрофической растерянности, как это случилось в тот раз, когда я переступил порог купе того «столыпина». «Удачи!» – услышал я тихое напутствие конвоира и тихонько закрываемую за мной дверь. В тот же момент он удалился.

Я по привычке стал присматриваться и прислушиваться. В купе стояла, казалось бы, гробовая тишина, пахло одеколоном, как в парикмахерской. Никого не было видно, но я услышал слева от меня с верхних нар тихий, еле слышный вздох.

Чтобы читателю было понятнее, думаю, следует подробно описать купе «столыпина».

Во-первых, дверь и вся стена, где она находится, представляет собой как бы стальное сито, то есть маленькие решетки, размером примерно 3×3 см. Внутри купе нет столика, а сплошная скамейка вдоль трех стен образует букву П. То же самое можно сказать и о верхних нарах, но там площади для отдыха намного больше, можно сказать, что это почти сплошные нары, не считая, конечно, того маленького прохода, в который я, протянув руки, подтянулся и перекатился на левую сторону – туда, откуда секундой раньше я слышал тихий вздох и где в углу притаилась очаровательная узница, сжавшись в комок и тихонько вскрикнув от страха.