А пристав, нервно покачивая головой, какое-то время молча смотрел на непутёвую дочь, потом, стараясь казаться хладнокровным в этой позорной ситуации перед казаками, зло выдавил:

– Ну и что скажешь? Что всё это значит? По какому праву ты с этим уродом убежала? Или, может, он тебя силой увёз?

Лиза потупила глаза в землю:

– Нет. Не силой. Я сама.

– Так-так, значит. Сама. Хорошо-с. Ладно, будем дома разговаривать, – отрезал пристав и повернулся к дочери спиной, давая понять, что на настоящий момент разговор окончен.

Однако через мгновение остановился в удивлении, потому что строптивая девушка твёрдо и более чем резко бросила:

– Я не поеду!

– Что?! – взвизгнул пристав.

– Я не поеду! – ещё громче повторила она, преданно посмотрела на Филиппа и добавила: – Я остаюсь здесь, с ним.

Взрывая каблуками землю, Берестов круто развернулся на месте и вмиг подскочил к дочери:

– Как так? Эт-то ещё почему?

Лиза ласково прислонилась головой к плечу Фили и тихо произнесла:

– Да потому, что муж он мне…

Казалось, что в первое мгновение пристав даже не понял значения этих слов, но когда до него дошло, о чём говорит беспутная дочь, едва не задохнулся от ярости. Лиза всегда была покорной, послушной, но тут! Оскорбить честь отца, при всех! Для высокопоставленного лица это было высшей мерой оскорбления, принародной оплеухой, непочитанием родительского права или того хуже – плевком в лицо. Потеряв над собой контроль, униженный отец бросился к Лизе, схватил её за косу, резко дёрнул к себе. Девушка закричала от боли. Филя тут же поспешил ей на помощь, перехватил руку пристава, заломил за спину. От неожиданности Берестов выпустил волосы дочери и, согнувшись в три погибели, не удержавшись на ногах, взрыхлил носом землю под ногами новоявленного зятя.

Никто не ожидал такого поворота событий. Пристав – личность неприкосновенная. Применить против него силу – это все равно что подписать себе приговор на каторгу. А тут какой-то обыкновенный мужик, старатель, заломил и бросил его на землю, как хвоинку. Это было небывалой наглостью.

Окружающие заледенели. Казаки открыли рты. Кулаков вылупил глаза. Братья Вороховы подались на помощь Филе. Загбой растерянно прыгал зайцем рядом.

– Что встали? – наконец-то пришёл в себя пристав. – Ломай его!

Казаки разом бросились на Филю, но тот не промах, бросил Берестова, отскочил назад и давай размахивать кувалдами. Первым отлетел самый смелый – Гришка Коваль. Завалился на спину, раскрылатился битым глухарём, глаза на переносицу смотрят, где отпечатался кулак парня. Следом забодал стену зимовья ещё один станичник, Михась Худаков. Врезался так, что изба отозвалась глухим звоном, как будто пьяный поп Лефон ударил к обедне в свой треснувший колокол. Но и Филе достаётся тоже. Кто-то из удалых казаков прилепил к уху увесистый кулак, у парня искры из глаз посыпались, как будто кто в затухающий костёр бросил сухое полено. Из-под низу пнули в солнечное сплетение, у Фили сердце захолонуло. Скорчился коромыслом – ни вздохнуть, ни охнуть.

Видят братья, дело туго. Спешат на помощь, даже Егор на култышке хромает. Однако Кулаков не промах, выхватил из кобуры револьвер, хлопнул выше старательских голов, хрюкнул колонком:

– Стоять на месте, а то по пуле схватите!

Замерли все, а тут и конец драке: Стенька Молох рубанул Филю сзади по затылку прикладом карабина. Сложился Филя пополам, упал на землю без памяти колодой. Лиза к нему бросилась, кричит пойманным зайцем, причитает. Берестов подошёл, тронул Филю за руку, приник ухом к лицу – жив, дышит. Встал, достал из кармана платочек, вытер с усов глину, приказывает:

– Одыбается – всыпать ему плетей! А эту, – он небрежно показал пальцем на дочь – на озеро, а завтра домой. Привязать к седлу и следить за каждым шагом. Я ей покажу, как замуж выходить.

Сотник грозно посмотрел на подчинённых:

– Что стоите? Слышали, что сказано было? Исполнять приказ!

Двое из казаков подхватили девушку под руки и, не давая ей опомниться, закинули на коня. Лиза тут же спрыгнула на землю с другой стороны, побежала в тайгу. Её догнали, поймали, связали руки впереди ремнём, опять подсадили на лошадь, коротко приторочили к седлу. Михась Худаков вскочил на своего каурого, взял ведомую в повод и погнал спарку назад по тропе, к озеру. В минуту за стволами деревьев растаяли мелькающие крупы коней, стихли глухая поступь тяжёлых копыт и судорожные рыдания Лизы.

Оставшиеся казаки подхватили тяжёлое, бессознательное тело Фили, потащили к козлам, уложили вниз лицом, связали руки. Коваль схватил казан с супом, вылил содержимое на землю, сбегал на речку за водой, освежил голову парня. Филя пришёл в себя, слепо посмотрел на своих палачей, понял, что ему предстоит выдержать, зло сузил глаза, стиснул зубы.

Рассекая воздух, резко взвизгнули тальниковые прутья. Кровавые следы ударов отпечатали поперечный след на голой спине. Филя застонал, задёргался от жгучей боли.

Желая прекратить жестокую экзекуцию, сзади подскочил Загбой:

– Стой, отнако! Пашто, бое, пьёшь?

Сенька Молох схватил эвена за шиворот и, как собаку, откинул его в сторону. Загбой закувыркался в кустах, но тут же вскочил на ноги, подбежал к Дмитрию, потянул его за рукав:

– Тима, скажи, чтобы Фильку не лупили! Он не виноват.

Но Дмитрий равнодушно отвернулся от охотника, как от надоедливого комара, стал тупо рассматривать свежие отвалы земли.

Рядом стоят братья Вороховы. Бледный Иван подрагивает плечами от каждого взмаха крепких рук. Максим в гневе сжимает кулаки. Егор трясущимися руками шарит по карманам в поисках кисета с табаком.

Пристав Берестов неторопливо подтягивает подпруги на седле коня. Сотник Кулаков нахально смотрит на братьев с кривой улыбкой.

– Хватит, казаки! Запорете парня до смерти! – наконец закричал Егор.

– А ты што, тут командир? – гадюкой зашипел сотник. – Как скажу, так и «хватит».

Однако через несколько ударов, немного остыв, уже спокойно скомандовал:

– Отставить! Довольно. Хватит ему на первый раз. Будет знать, на кого руку поднимать… и вам тоже это урок, – сказал он братьям. – Молите Бога, что шкуру не порвали.

После этих слов, с чувством исполненного долга и в то же время с опаской поглядывая назад, чтобы старатели не выстрелили в спину, все сели на коней, оправили форму, но, держа в руках карабины, повернули в сторону озера. Кулаков, всё ещё желая подчеркнуть своё превосходство, власть, на прощание прикрикнул:

– Не хотите работать на прииске, освободите избы. К вечеру придут рабочие.

Дмитрий, пытаясь загладить случившееся, миролюбиво заговорил:

– Приходите на озеро. Там старатели гуляют. Спирта много, на всех хватит! – а Загбою сказал: – Ну, а ты что сидишь? Поехали!