Когда стали сносить бараки, на переселение им дали всего две недели. Женщины плакали, мужчины, собираясь кучками, обсуждали свалившуюся на них беду. Полицейские по двое патрулировали среди трущоб. Хабетлеры переехали на улицу Надьфуварош{100}.

Картина двенадцатая

Кабачок «Арфистка» в Йожефвароше{101}. Шум, хохот, клубы табачного дыма. У двух-трех ненакрытых столов сидят  п о с е т и т е л и, болтают, пьют.

Б е л а  Ш а п а д т. Ты даже не знаешь, от кого забрюхатела! Догадаться не можешь!

Ю л и  Ч е л е (сидит у другого столика). Нет, знаю! Только не твое это дело!

И ш т в а н  Х и р е ш (подталкивает Юли Челе, тихо). Спроси-ка у него, зачем он нанюхался светильного газа?

Б е л а  Ш а п а д т. А чего ты не работаешь? Могу объяснить: потому что ты ленивая свинья!

Ю л и  Ч е л е. Не вытяну я на тяжелой работе, уж пробовала. Разом пот прошибает, и голова кружится, все так и плывет перед глазами. Даже с картонажной фабрики меня прогнали. Я уж дядюшку Рейха не раз просила, подыскал бы что подходящее, у него ведь большие знакомства.

К а б а т ч и к. На кой тебе дядюшка Рейх? Ты вон каждый день с самим господом богом беседуешь в часовне Риты{102}.

Хохот.

Ю л и  Ч е л е. Да, я каждый день молю его, чтобы у меня родился здоровый ребенок. Чтобы берег каждый шаг Шандора Варги и чтоб не вспыхнула палинка в нутре у дядюшки Рейха.

К а б а т ч и к. Кто этот Шандор Варга? Отец твоего ребенка?

Ю л и  Ч е л е. Да. Мой жених. Раз в две недели пешком приходит из Хортилигета{103}. Он там работает. Как скопим деньжонок, то первым делом выведем клопов — уж очень он привередливый, — потом купим приличную кровать и поженимся.

И ш т в а н  Х и р е ш. Вон Бела Шападт вам выведет.

Б е л а  Ш а п а д т (сдержанно). Я маляр, и клопов морить не подряжаюсь. (Ухмыляется.) А ты, говорят, по уши втюрился в Като Рейх. Бренчишь ей на мандолине в сквере Матьяша{104}.

И ш т в а н  Х и р е ш (пожимает плечами). Я и тебе могу сыграть серенаду у тюрьмы на улице Марко. А ты мне помашешь из-за решетки.

Б е л а  Ш а п а д т. Умный ты, Иштван Хиреш. Одна фамилия чего стоит{105}, далеко пойдешь.

И ш т в а н  Х и р е ш. Постараюсь. А уж если ничего не получится, подамся стены скоблить.

К а б а т ч и к. У Иштвана Хиреша одно на уме: заполучить Като Рейх, других желаний у него не бывает.

Ю л и  Ч е л е. Еще бы! Охотно верю! Любой мужчина не прочь обнять Като. Да только не надейся, не выйдет, она сама влюблена.

К а б а т ч и к. Дядюшка Рейх пожаловал!

Всеобщее оживление.

(Готовит маринованный лук, селедку, наливает фрёч{106}.) Извольте!

Д я д ю ш к а  Р е й х (отсчитывает деньги на стойку, опрокидывает фрёч). Повторить! (Ест.) Раз-два — поехали!

Б е л а  Ш а п а д т. Скажи, дядюшка Рейх, где самая высокая колокольня на свете? Уж ты-то наверняка знаешь.

Д я д ю ш к а  Р е й х (выпивает второй фрёч, опирается спиной о стойку, затягивается дешевой сигарой). Можете потешаться, дурачье! А если я сейчас спрошу вас, как находят дорогу перелетные птицы, какой была ванна у Клеопатры, почему параллельные прямые пересекаются в бесконечности, — тут вы слабы ответить.

К а б а т ч и к. А не мог бы ты сказать, кто стянул копилку из синагоги на улице Надьфуварош?

Д я д ю ш к а  Р е й х (краснеет). Некрасиво с твоей стороны спрашивать меня об этом.

К а б а т ч и к. Некрасиво? А на кладбище ты что поделываешь?

Д я д ю ш к а  Р е й х (сердито). По какому праву каждый позволяет себе подозревать честного гражданина? Вот вам влияние пангерманских козней! Не смейте меня подозревать! Верно, я иногда окликаю людей на кладбище… Но ведь я тоже, бывало, жертвовал… (Подсаживается к столику Иштвана Хиреша и Юли Челе. Громко.) Прошу литр вина! Пейте со мной кто пожелает!

Ю л и  Ч е л е. Скажи им, дядюшка Рейх, что ты мне достанешь работу! Что ты обещал!

Д я д ю ш к а  Р е й х. Правда, истинная правда, и я — даю слово — испробую все. Не бойся, дитя мое! Господь защитит нас в наших невзгодах.

Пьют, смеются, общее веселье. Сцена темнеет.

Картина тринадцатая

На улице перед трактиром «Арфистка» у газового фонаря стоят  Я н и  и  К а т о  Р е й х.

Я н и. Недотепа этот Бела Шападт. Вот уже год я помогаю ему в свободное время и понял, что вся его работа яйца выеденного не стоит. Работай я один, я бы делал все быстрее и красивее. (Берет девушку за руку, они садятся на край тротуара.) Все квартиры с окнами во двор я покрасил бы в совсем светлые тона. (Улыбается.) В голубой и серебристый. Даже по вечерам не надо было бы зажигать свет. Не веришь?

К а т о  Р е й х (тихо). Давай навсегда будем вместе. Если хочешь, я куплю себе голубое платье с серебряной отделкой.

Я н и (сердито). Я отродясь не обижал тебя, но если разозлишь, я все-таки обижу, а потом, назавтра же, передерусь со всеми. Поэтому, прошу тебя, давай лучше говорить о другом.

К а т о  Р е й х. Сначала выслушай меня, Яни. Я всегда ловлю каждое твое слово. Помнишь, в прошлом году ты как-то посмеялся, что волосы у меня пушистые, стоят копной. Я тогда всю ночь проревела, думала, остригусь наголо: пусть видит, как я его люблю. Но побоялась, что ты потом не станешь со мной разговаривать… Мы могли бы быть счастливы, Яни. Не знай я этого, не стала бы заводить разговора. И у нас был бы красивый ребенок…

Я н и. Не могу я жениться на еврейке. Я о них очень плохого мнения, их вообще любить невозможно. Ну, что ты на меня уставилась? Не я это придумал, это всем известно!

К а т о  Р е й х (улыбается, на глазах у нее слезы). Но я-то не была на Елеонской горе{107}. Я родилась здесь, на улице Надьфуварош.

Я н и (резко). Я не о том говорю! У моих сестер платья латаные-перелатанные! А когда они идут из школы, рядом порхает Рожи Вейс, дочка Шлезингера, — вся в кружевах и в лаковых туфлях. Ее мамаша сидит за кассой. (Молчит, потом тихо.) А у моей мамы пальцы скрюченные, и, если хочешь знать, она их даже не может выпрямить…

Като Рейх застыла в оцепенении.

Ну, разве тебя кто обижает? Пусть только кто посмеет тебя обидеть, он у меня света белого невзвидит. (Поворачивает к себе лицо девушки.) Ты веришь мне?

Като Рейх кивает, у нее вырывается беззвучное рыдание.

Г о л о с  к а б а т ч и к а (кричит из трактира). Закрываем!

Распахивается дверь трактира, И ш т в а н  Х и р е ш  выводит на улицу  д я д ю ш к у  Р е й х а.

Като Рейх вместе с Яни подходит к отцу. Като берет дядюшку Рейха под руку.

Д я д ю ш к а  Р е й х. Это ты, доченька? Ничего страшного не случилось, не плачь… сейчас ляжем и проспимся… Как следует проспимся, доченька.

Они уходят, Яни и Иштван Хиреш обмениваются взглядами. Я н и  уходит вслед