Клейтон ответил, что могут пройти месяцы, прежде чем они прибудут. Фейсал же должен быть связан с нами и теперь… Поэтому я обязан был ехать. Оставив на попечение других созданный мною «Арабский бюллетень», карты, которые я хотел составить, и перечень изменений, происшедших в турецкой армии, — все интересные работы, успешному выполнению которых помогала моя подготовка, я был вынужден взяться за то дело, к которому не имел ни малейшего призвания. Поскольку наше восстание преуспевало, заинтересованные в нем лица хвалили его руководство, однако за кулисами восстания имелись все недостатки, свойственные любительскому руководству, экспериментам и капризам».

Если в этих последних словах и звучит оттенок иронии, то в них во всяком случае нет той фальшивой скромности, которую иностранцы называют английским лицемерием и которой англичанин пытается скрыть от себя самого свои мысли, преуспевая в этом тем больше, чем меньше в нем развито чувство юмора.

В начале декабря Лоуренс снова высадился в Янбу, где к этому времени англичане организовали базу для Фейсала. В Янбу имелось также ядро регулярных войск арабов, находившихся в процессе формирования, и английский инструктор из египетской армии — капитан Гарланд, специалист по части порывания динамитом. Лоуренс вскоре сделался одним из его самых способных учеников. К югу от Рабуга имелось еще несколько английских офицеров, которые прибыли с тремястами солдат египетской армии и авиационным отрядом. Эти офицеры также помогали подготовке нескольких сотен специально отобранных арабов, являвшихся еще одним пополнением для новой регулярной армии шерифа. Сколько их было, никто точно не знал.

Лоуренс отправился в глубь страны. В пути перед ним неожиданно открылись сотни лагерных огней. Он услышал «рев тысяч встревоженных верблюдов» и увидел другие признаки смятения и тревоги. Оказалось, что это был только что прибывший сюда отряд Фейсала. Последний сам объяснил случившееся: отряд турок проскользнул через заставы арабов и отрезал их. Затем турки спустились к Бир-Саиду, где внезапным набегом привели в беспорядочное бегство главные силы Зеида. Сам Фейсал, оставивший Зеида в охранении, пытался призвать к оружию еще одно племя, но, услышав о несчастии, бросился со своими 5000 арабов обратно, чтобы преградить дорогу на Янбу.

Ночью в лагере царило паническое настроение. Но, к счастью для восставших, турки не попытались использовать свой успех и не продолжали наступления. Фейсал решил до рассвета отойти на другую позицию, отчасти для того, чтобы создать перелом в настроении своих войск, отчасти же по тактическим соображениям. Последующие два дня Лоуренс провел с Фейсалом и ознакомился с методами его командования, которые еще более усилили в нем восхищение вождем, умевшим сдерживать столь изменчивые и вместе с тем беспомощные силы.

Когда Лоуренс увидел, что прибыли шейхи племен, беззаботность которых была главной причиной отступления, он боялся «сцены» и вспомнил о значении имени Фейсала — «сверкающий меч при ударе». Фейсал же ободрил их, «слегка побранив то за одно, то за другое». «Я никогда не видел, чтобы араб ушел от него неудовлетворенным или обиженным, что доказывало его такт и память, так как он, по-видимому, никогда не забывал какого-либо факта и не ошибался в родстве».

Лоуренс так рисует картину лагерной жизни арабов. Перед рассветом мулла отряда пронзительным голосом призывал правоверных на молитву. Как только он заканчивал свой призыв, из шатра Фейсала — обычной палатки в виде колокола, с походной кроватью, ковром и старым белуджистанским молитвенным ковриком — начинал свой мягкий мелодичный призыв мулла Фейсала. Примерно через час отдергивалась занавеска шатра Фейсала, что означало, что в шатер открыт доступ. После сообщения утренних новостей подавался завтрак. Он состоял из фиников, иногда с несколькими лепешками или хлебцами. Затем Фейсал диктовал своим двум секретарям; работа заканчивалась питьем попеременно горького кофе и сладкого чая. Около 8 часов Фейсал пристегивал свой парадный кинжал и шел в приемный шатер, где садился на землю против входа. Его свита располагалась за ним полукругом. Просители ожидали своей очереди у шатра.

Аудиенция обычно заканчивалась в полдень; тогда родные и приглашенные собирались в шатре в ожидании уставленного многими блюдами подноса с завтраком.

Однако сам Фейсал не любил много есть, но зато беспрестанно курил и нередко слишком рано для любителей хорошо покушать подавал знак рукой, чтобы убрали поднос. После второго завтрака начинался разговор за кофе и сладким, как сироп, зеленым чаем, а затем, после часового отдыха в своем шатре, Фейсал возобновлял прием. Если позволяло время, он совершал прогулку. В начале седьмого часа появлялся поднос с ужином. За ним возобновлялся разговор, читались арабские стихи, а иногда игралась партия а шахматы, во время которой подавался чай, пока, наконец, очень поздно Фейсал не ложился спать.

Фейсал предложил Лоуренсу во время пребывания в лагере носить одежду арабов, так как у последних форма цвета хаки была связана с представлением о турецких офицерах. В одеянии же араба Лоуренс не только обращал бы на себя меньше внимания, но и соплеменники Фейсала начали бы принимать его за одного из своих вождей. Получив согласие Лоуренса, Фейсал подарил ему великолепную одежду из белого шелка с золотыми украшениями, присланную ему недавно из Мекки.

Именно после этого посещения Фейсала Лоуренс и представил свой доклад о силах арабов, предвещавший его будущую стратегию. «В массе они не страшны, поскольку общественный дух, дисциплина и взаимное доверие у них отсутствуют. Взятые же в отдельности, они хороши; я сказал бы, что чем меньше часть, тем лучше оказываются результаты. Толпа в тысячу арабов не будет в состоянии что-либо сделать с вчетверо меньшим числом регулярных войск, но три-четыре араба в их долинах или холмах сумеют справиться с дюжиной турецких солдат. Когда арабы сидят без дела, они начинают нервничать и думать о том, как бы вернуться домой. Но когда у них есть дело и они разъезжают небольшими отрядами, нападая на турок, то в одном, то в другом месте, всегда отступая при их приближении, тогда они действительно достигают своей максимальной боеспособности, вызывают в рядах противника не только беспокойство, но и замешательство».

Пребывание Лоуренса в лагере Фейсала было непродолжительным, так как требовалось посмотреть, как продвигались работы по укреплению Янбу. Фейсал следовал за ним по пятам. Однако вскоре после отъезда Лоуренса турки снова произвели нападение причем воины племени джухэйна, находившиеся на левом фланге армии Фейсала, неожиданно ускакали с поля сражения. Впоследствии они оправдывались тем, что, устав и страдая от жажды, они бросились обратно в лагерь, чтобы приготовить себе чашку кофе… Таким образом несомненно, что у арабов война носила несколько опереточный характер. Неожиданное исчезновение джухэйна заставило Фейсала поспешно отступить к Янбу. Лоуренс телеграфировал о присылке морских сил, но возникал вопрос, сумеет ли помощь подоспеть вовремя. «По-видимому, наша война вступила в последнюю фазу», — записал у себя Лоуренс, тем не менее он не упустил случая сделать с парапета ворот Медины «прекрасный снимок» бегущей армии Фейсала.

При наличии соответствующего вооружения Янбу можно было бы прекрасно защищать. Будучи построен на коралловом рифе, возвышавшемся футов на двадцать над уровнем воды, этот маленький городок был наполовину окружен морем. Подходы к нему с суши проходили по ровному песчаному пространству, по которому можно было открыть убийственный пулеметный огонь с городских стен и орудийный огонь с кораблей. Последние своим быстрым приходом внесли известное успокоение. Кэптен Бойль сосредоточил пять кораблей в течение суток, причем один из них, мелко сидящий монитор «М-31», он направил в конец юго-восточной бухты, где последний и встал поперек предполагаемого пути приближения турок, господствуя над ним своими шестидюймовыми орудиями. С наступлением темноты лучи его прожектора затопили светом все подступы к городу.