убьешь.

Про себя Хэла добавила: “а мы заодно посмотрим, что ты умеешь делать”. Но промолчала, точнее, глянув ещё раз на несчастного зверя, спросила, может здоровое животное как-то поприятнее и нужнее мёртвого? На что получила неоднозначные и нахмуренные взгляды трёх горанских братков, двоих из которых окрестила “двое из ларца одинаковы с лица”.

На их взгляды ведьма фыркнула и, цокнув языком, приказала тору встать, что тот и сделал. Здоровый и бодрый. Она потрепала его под наростом на морде, сказала что-то ободряющее и вылезая из загона собиралась уйти.

Но тут Тёрк, явно ошарашенный, как и Рэтар с Мирганом, чудом ею сотворённым, спросил, а умеет ли она вообще убивать. И на это пришлось прихлопнуть попавшуюся под руку беднягу туняку, которая бегала вдоль крыши крытого загона и, когда она свалилась дохлая почти на голову обалдевшему Тёрку.

Хэла поклонилась и, развернувшись, отправилась в дом, напевая о том, что “шёл с улыбкой здоровяк по ночному парку и у тихого пруда повстречал гадалку”.

Того тора ещё какое-то время держали в загоне одного, видно ожидая, что всё же сдохнет, и зверь грустил от одиночества и тосковал по своим. А Хэлу все избегали, потому что чёрная ведьма же.

И в итоге в загоне зверя она проводила почти всё время. Болтала с ним, чесала морду, а однажды даже достопочтенный феран, обходивший её стороной в как минимум сотню метров, дал ей орехов, которыми обычно хвалили тоор за послушание и при обучении. Тор был счастлив, да и ведьма была невообразимо рада. И благодарна.

Тогда-то Хэла и столкнулась с Шерга впервые. Он прижал её в переходе между домом и крылом домашних.

Наверное, если бы такое случилось с ней в её мире, то она бы просто окаменела от страха, но тут-то она много чего уже могла и умела, поэтому досталось ему очень конкретно, хотя и по ней вдарило, потому что именно тогда начало крыть эмоциональным фоном всех подряд, и эмоции внутри этого выродка были настолько отвратительными — от них выворачивало и хотелось убивать.

Вот почему Хэла сказала Элгору, что внутрь Шерга не полезет, потому что убьёт, точно убьёт и ничто и никто её не остановит.

Тогда она заговорила от его злого умысла против серых, которые очень от него страдали, а жаловаться не могли, и Хэла их понимала. Сложно переступить через себя и пойти рассказать об унижении и насилии, да ещё кому — дядьке, который хоть может и справедливый, и хороший, но страшен, как дьявол, да и приходится этому душегубу старшим братом, хоть и сам может такому родству не рад.

А Шерга в ту ночь пошёл и зарезал того самого тора, к которому она привязалась, и которого вспомнил Рэтар, когда ругал её после потери сознания, а потом жалел после того, как отругал. И Хэла сама ферану так правды и не сказала.

С такими, как Шерга, нельзя было знать, чего можно ждать. Невозможно всё вокруг заговорить, невозможно и его изолировать, хотя об этом Хэла тоже думала. Но силёнок у неё на такое навряд ли хватит, тем более в этом мире основа всего было “право” — личное право на что-либо, и с этим было сложно. А у неё даже были мысли в голове — дать Шерга что-то себе сделать плохое, а потом убить его, защищаясь… к этому очень серьёзно склонялась, особенно после сегодня.

— Хэла? — позвала её Маржи.

— А? — женщина вылезла из мыслей и воспоминаний и уставилась на зарёвунную серую. — Что случилось, куропатка моя?

Маржи мотнула головой и спросила:

— Ты чего тут? Холодно, а на тебе плаща опять нет.

— Маржи, — она встала и подошла к девушке. — Какой плащ? Что случилось, детка?

Та всхлипнула и разрыдалась в плечо ведьмы.

Спустя некоторое время, сквозь рыдания, Хэле удалось понять, что… да твою влево… Шерга сказал Гиру, что обжимал его девицу обожаемую и что вообще не понимает, чего брат младший в такой девке нашёл.

И понеслась жара… в итоге Гир где-то там пьёт, а Маржи ненавидит себя и Шерга, и вообще всю свою жизнь и вот рыдает, сидя в сенной.

— Так, детка, всё, всё, — обняла её Хэла. — Пойдём-ка, моя хорошая, напьёмся? Давно мы не пили и песни не пели.

Ведьма знала, что серая очень любила командира отряда митара. И девушке было больно, а Хэле снова в голову полезли мысли сожаления, что не придавила сегодня Шерга. И пусть бы ей голову отрубили!..

И тут болью дёрнулись слова Элгора про Рэтара: “на плаху тебя одну не пустит”.

Срочно надо упиться, чтобы ноги не ходили и голова не соображала.

И чёрная ведьма потянула Маржи в дом, та всхлипывала, пытаясь унять истерику.

Кого в этом доме не нужно было уговаривать пить, петь и веселиться, так это серых и домашних.

И в отличии от Трита, где все “тусовки” проходили в комнате серых, где призванные девушки спали, здесь было намного удобнее — общее пространство, а когда кому приспичит уйти, то вот те комнаты, иди и спи, ну или ещё чего.

Хотя бывало пару раз, когда у серых и домашних в комнатах оказывались сторожевые вояки и приходилось потом мужиков с похмелья гонять, чтобы шли уже на свои положенные места храпеть.

Спрашивать в честь чего сегодня пили и пели никто не стал. Девки выпили, зятянули “Травушку”, потом как обычно “Тебя ждала я”, которую в этот раз не пела, а прям рычала Маржи, потому что — а как без песни вообще выворачивать себя?

Милка сидела сначала тихая и неприметная. Хотя все знали, где она пропадала несколько мирт, конечно хихикали, а белая ведьма краснела и в итоге тоже стала пить вместе с ними.

“С головы сорвал ветер мой колпак

Я хотел любви, а вышло всё не так…”[3]

Запела Хэла и Милена подхватила. Подтянулась стража, потянули песни изарийские, потом снова какие-то из тех, какие пела Хэла.

И наконец отчаянно и со слезами, вспоминая, две песни, которые они как-то на прогонах тянули на троих с Ллойдом и Джокером, потому что Белый всегда опаздывал, а иногда и вообще не приходил, чёрная ведьма затянула:

— Одни столько лет

Мы возводим замки и хpам

Рождённые по воле pока жить

Богам веpы нет

Снова каждый выбеpет сам

Свой пyть, свой кpест, свою сyдьбy и нить…[4]