— А он не рассказывал, как именно ему удалось это сделать? — спросила я. Если мой муж узнает, что это мы с матерью тогда уговорили маленького пажа отправиться в Тауэр вместо моего брата, то ее немедленно обвинят в измене и казнят, да и моя жизнь будет кончена, ибо Генрих больше никогда и ни за что мне не поверит.

— Нет, об этом он никогда не рассказывает! — раздраженно бросил мой муж. — Говорит, что дал слово ничего не рассказывать об этом, пока не вернет себе трон. Ты только представь себе! Только подумай: какой-то щенок заявляет о своих правах на английский трон! И хватает же у него выдержки на подобные заявления!

Я покивала, хотя легко могла себе представить именно такого «щенка». Когда-то мой младший братишка всегда выигрывал в прятки, потому что у него хватало терпения и хитрости как следует спрятаться и дольше всех сидеть в засаде. Порой он выжидал до тех пор, пока нас не начинали созывать к обеду, и только тогда со смехом вылезал из своего убежища. А еще я знала, что Ричард всегда очень любил нашу мать и никогда бы не позволил себе подвергнуть ее жизнь риску — даже из желания доказать полную законность своих притязаний.

— Прегент Мено теперь утверждает, что этот мальчишка просто хотел посмотреть мир, поэтому они и отправились в Ирландию. Если ему верить, так можно предположить, что этот самозванец сам себя создал, сам выбился в люди — без чьей бы то ни было поддержки, без средств, без подпорок. Кроме того, если верить этому купцу, так Ирландия — это страна дикарей, которые чуть ли не в звериных шкурах ходят! Но в таком случае почему же он счел именно Ирландию отличным рынком для сбыта роскошных шелковых тканей? Почему уверяет, что каждый разумный торговец шелком должен непременно туда отправиться? Он что же, товары свои демонстрирует, одевая этого мальчишку, как принца?

— А что на этот счет думаешь ты?

— А я думаю, что мальчишка наверняка имеет и поддержку, и деньги, и за спиной у него стоит немало могущественных людей! Я думаю, что, согласно их плану, этот Прегент Мено и направился с мальчишкой в Ирландию — выбрав именно ее из всех прочих стран! — и там мальчишку, как героя, встречала на причале восторженная толпа, а потом полдюжины ирландских лордов — самых настоящих предателей! — якобы случайно там оказавшихся, пронесли его через весь город на руках. И теперь он живет как король, в одном из удаленных замков, охраняемый французской армией, которая, видимо, тоже «чисто случайно» в Ирландии оказалась!

— И что, теперь ты возьмешь его в плен?

— Пока что я послал к нему этого Мено с сундуком золота и полным ртом лживых обещаний. Он, клянясь мальчишке в вечной дружбе, убедит его снова подняться на борт судна и вернуться к старым друзьям во Францию. Вот только поплывет он не во Францию, а прямиком ко мне.

Я очень старалась, чтобы мои истинные чувства никак не отразились у меня на лице, хотя сердце мое стучало так, что я ничего больше не слышала, кроме этого стука. Мне даже казалось, что и Генрих слышит в тишине спальни бешеный стук моего сердца, заглушавший, по-моему, даже потрескивание дров в камине.

— И как же ты с ним тогда поступишь? — спросила я.

Генрих накрыл мою руку своей рукой.

— Прости, Элизабет, но кто бы он ни был, кем бы сам себя ни называл, я не могу допустить, чтобы он разъезжал по моей стране под именем твоего брата. Я прикажу повесить его за предательство.

— Повесить?

Он с мрачным видом кивнул.

— А если он вообще не англичанин? — спросила я. — Если ты не сможешь обвинить его в предательстве, потому что он житель совсем другой страны — например, португалец или испанец?

Генрих пожал плечами, неотрывно глядя в огонь, а потом ровным тоном сказал:

— Ну, тогда мне придется убить его тайно. В точности как твой отец пытался убить меня. Это единственный способ навсегда покончить с иными претендентами на трон. И этот мальчишка не хуже меня понимает, как обстоят дела. И ты тоже прекрасно это понимаешь. Так что не смотри на меня невинными глазами и не притворяйся, будто это так сильно тебя потрясло. Не надо мне лгать.

Генрих, пребывая в очередной поездке по стране, направился в западные графства и оказался в маленьком городке Абингдоне как раз в тот момент, когда его жители взялись за оружие, решив бросить ему вызов. Ко всеобщему удивлению, король проявил милосердие: великодушно остановил судебный процесс, милостиво приказал выпустить всех арестованных, а мне написал:

Неверные и ненадежные люди! Но мне ничего иного не оставалось, кроме как простить их в надежде, что другие увидят во мне доброго правителя и отвратят свои души от предательских советов настоятеля тамошнего монастыря, который — я готов в этом поклясться! — и инспирировал этот мерзкий мятеж. В наказание я лишил его всего — каждой травинки в его владениях, каждого пенса в его кубышке. Я превратил его в жалкого нищего, так и не отдав под суд. Мне кажется, я и так очень неплохо его наказал.

Пока Генрих был в отъезде, я съездила к матери, заранее испросив у настоятеля Бермондсейского аббатства разрешения приехать и остаться на какое-то время. Я сказала, что мне необходимо удалиться от света, посоветоваться с ним насчет моего душевного здоровья и попытаться это здоровье как-то восстановить. Настоятель, разумеется, разрешил мне приехать и посоветовал взять с собой своего духовника. Я написала матери, чтобы сообщить ей о своем приезде, и получила в ответ коротенькую теплую записочку: она писала, что будет мне очень рада, и просила привезти моих младших сестер. Однако я их брать вовсе не собиралась. Мне необходимо было поговорить с матерью наедине.

В первый вечер мы обедали с ней в трапезной монастыря, где одна из монахинь вслух читала Священное Писание. Чисто случайно это оказалась история Руфи и Наоми, посвященная невероятно сильной любви дочери к своей матери,[55]настолько сильной, что девушка предпочла остаться с ней, а не строить свою собственную жизнь. И весь тот вечер, прежде чем помолиться и лечь спать, я думала о верности своей семье и любви к своей матери. Мэгги, приехавшая вместе со мной, моя самая верная, любимая и любящая подруга, помолилась вместе со мною, а затем с трудом взгромоздилась на вторую половину нашей широченной кровати, и я предупредила ее:

— Ты уж как-нибудь постарайся заснуть, потому что я никак не могу заставить свои мысли успокоиться.

— Ничего, — ласково сказала она, — когда уснешь, тогда и уснешь. Я все равно по крайней мере раза два за ночь просыпаюсь и встаю на горшок. Стоит мне повернуться на другой бок, и ребенок у меня в животе тоже начинает поворачиваться и брыкаться, вот и приходится вставать, чтобы помочиться. И потом, утром ты так или иначе получишь ответы на свои вопросы, или…