— Разумеется, Амайя, можешь быть спокойна.

— Сколько времени это займет?

— Все зависит от того, когда я получу образцы.

— Они будут у тебя через два часа.

— Амайя, сегодня воскресенье, и я войду в лабораторию только в понедельник, в восемь утра… Но я сделаю исключение и приду в шесть часов, чтобы запустить в работу твои образцы. Завтра же ты их и получишь, хотя это будет уже под вечер.

— Спасибо, мой ангел. За мной должок, — произнесла Амайя, прежде чем закончить разговор и набрать следующий номер.

— Хонан, возьми образец муки С-11, образец чачингорри и приезжай к дому моей тети. Вместе с моей сестрой съездишь к ней домой и возьмешь образец муки там, а затем отправляйся в Доности. В институте судебной медицины тебя будет ждать Жосан Уркиса из Эрцайнцы.[44]Ты должен будешь находиться рядом с ней, пока не получишь результаты. Когда они будут готовы, ты позвонишь мне и никому другому. Ни слова об этом в комиссариате. Если тебе позвонят Ириарте или Сабальса, скажи им, что находишься в Доности по семейным делам и что я тебя отпустила.

— Ясно, шеф. — Он замялся. — Шеф, я должен еще что-то знать?

Из всех своих знакомых полицейских Амайя никому не доверяла так, как Хонану. Он был одним из самых лучших людей, с кем ей приходилось встречаться, и она высоко ценила дружбу с ним.

— Ты должен знать абсолютно все, помощник инспектора Эчайде, и я тебе все расскажу, как только ты вернешься. А пока я скажу тебе только то, что, как мне кажется, кто-то выносит информацию из комиссариата.

— А, понял.

— Я на тебя полагаюсь, Хонан.

Она почти физически ощутила его улыбку, прежде чем нажать на кнопку окончания разговора.

Шел уже десятый час вечера, и Ириарте только что закончил укладывать своих детей. Это было его любимое время дня. Плотный график работы терял свою актуальность, и он наконец-то мог расслабиться, глядя на ребятишек и удивляясь тому, как быстро они растут, обнять их, в очередной раз внять их просьбам не выключать свет и снова рассказать им сказку, которую они помнили наизусть. Когда ему, наконец, удалось уложить их и пожелать им спокойной ночи, он вошел в спальню, где его жена, лежа на кровати, смотрела новости. Ложиться рано у них вошло в привычку давно, когда у них только появились дети. И хотя они не спали, а просто лежали, болтая или глядя телевизор, в девять они обычно были в постели. Сбросив халат, он вытянулся рядом с женой, которая сделала тише звук телевизора.

— Заснули? — спросила она.

— Думаю, да, — отозвался он, закрывая глаза.

Ей был знаком этот жест супруга, не имеющий ничего общего с желанием поспать.

— Тебя что-то беспокоит? — спросила она, проводя пальцем по его лбу.

— Да.

Она слишком хорошо его знала, поэтому не было никакого смысла ей лгать.

— Расскажи мне.

— Я не знаю, что происходит, это меня и беспокоит. Что-то идет не так, но я не знаю, что именно.

— Это наверняка имеет отношение к этой красивой даме из Памплоны, — с легкой иронией произнесла она.

— Возможно, отчасти, — не обращая внимания на иронию, серьезно ответил он. — Но я в этом не уверен. Она все делает несколько иначе, но это скорее хорошо, чем плохо.

— Ты думаешь, что она знает, что делает?

— Да, я думаю, что она отлично знает свое дело, но… я не знаю, как это объяснить… в ней есть что-то темное… что-то, что мне не удается разглядеть, и, наверное, именно это не дает мне покоя.

— У всех людей есть тайная сторона, а эту женщину ты знаешь совсем недолго. Еще слишком рано делать выводы, тебе не кажется?

— Речь не об этом. Это какое-то предчувствие, интуитивное ощущение. Ты же знаешь, что я не люблю делать выводы, основанные на первом впечатлении, но ощущения играют в моей работе очень важную роль. Я думаю, что зачастую мы не обращаем внимания на тревожные сигналы только потому, что они не имеют под собой прочного фундамента. Но потом эти ощущения, которые мы решили проигнорировать, возвращаются, подкрепленные весомыми аргументами, и мы сожалеем, что не прислушались к тому, что некоторые называют интуицией, инстинктом, первыми впечатлениями. Все это имеет под собой серьезное научное обоснование, поскольку базируется на восприятии языка тела, выражения лиц и мелких проявлений социальной лжи.

— Значит, ты считаешь, что она лжет?

— Я думаю, что она что-то скрывает.

— Тем не менее, ты утверждаешь, что доверяешь ее суждениям.

— Да, доверяю.

— Возможно, то, что ты чувствуешь, это внутренний эмоциональный дисбаланс. Такое впечатление производят люди, которые не любят или не любимы, у которых серьезные проблемы в семье.

— Я не думаю, что это ее случай. Ее муж знаменитый американский скульптор, и он приехал вместе с ней в Элисондо, чтобы поддержать ее во время этого трудного расследования. Я слышал, как она разговаривала с ним по телефону, и напряженности я не почувствовал. Кроме того, она живет в доме своей тети с одной из своих сестер. Похоже, что в семье у нее все в порядке.

— У них есть дети?

— Нет.

— Вот оно что, — вздохнула она, приподнимаясь на подушке и выключая лампу на своей тумбочке. — Я думаю, что ни одна женщина детородного возраста не может чувствовать себя состоявшейся, если у нее нет детей. Я уверяю тебя, это может быть невероятно тяжелым, тайным и темным грузом. Я тебя люблю, но если бы у меня не было детей, я бы чувствовала себя неполноценной, — произнесла жена и закрыла глаза. — Хотя и менее измученной.

Он с улыбкой смотрел на нее и думал о том, как прямо и несколько упрощенно его жена смотрит на мир и как часто это себя оправдывает.

Амайя долго стояла под горячим душем и, выйдя из ванной комнаты, почувствовала себя гораздо лучше, хотя окончательно расслабиться ей так и не удалось. Она ощущала, как ее мышцы сокращаются под кожей подобно мускулам спортсменки перед соревнованиями. Она не понимала, как работает интуиция, этот сложный процесс, внезапно запускающийся в голове и душе следователя. Тем не менее, на каком-то почти подсознательном уровне она ощущала, как вращаются, цепляясь друг за друга, шестерни расследования, в своем медленном движении увлекая за собой сотни мелких фактов, в свою очередь нанизывающие на себя другие детали, отчего все начинает обретать смысл. Ей казалось, что застилавшая ей глаза пелена тумана вдруг начинает расступаться. Она снова услышала голос агента Дюпре. Что мешает расследованию.

В очередной раз интуиция этого человека попала в яблочко, несмотря на то что мишень плавала где-то посреди океана.

То, что мешало расследованию, никуда не исчезло. В глубине души она была убеждена, что чудовище, являющееся к ее кровати по ночам, всего лишь отступило на один шаг, чтобы спрятаться во мраке. Оно вернулось во тьму подобно старому вампиру, испуганному солнечным светом, который потоком хлынул в разверзшуюся прошлой ночью расщелину. Раньше она подобно жертве стокгольмского синдрома страшилась одной мысли о необходимости пробить это отверстие, разрываясь между стремлением к свободе и паническим ужасом перед последствиями этого шага. Маленькое отверстие в темнице страха и безмолвия, из которых она создала железные брусья мучительных тайн. В этой тюрьме она надеялась удержать монстра, который приходил к ней по ночам. Не вызывало сомнения то, что в ближайшие месяцы через образовавшееся отверстие проникнет не только все проясняющий свет. Она себя не обманывала. Она знала, что если не будет осмотрительна, отверстие постепенно затянется и однажды ночью над ее постелью снова склонится старый вампир. Но сейчас ей было нетрудно представить себе мир, в котором призраки прошлого больше не будут являться к ней по ночам, мир, в котором она сможет открыться Джеймсу, как она была обязана сделать с самого начала, мир, в котором причудливые духи природы изгибают сияющие шлейфы звезд, чтобы озарить ее судьбу.