Меткалф был озадачен.

— Но как же наши западные союзники?

Мерсье беспомощно развел руками.

— Его точка зрения — никогда раньше от него этого не слышал — такова: пусть Европу защищает Европа.

— Милостивый боже! — внезапно разозлился Меткалф. — Он подносит русским весь континент на золотом блюде.

— Не стану спорить.

— Будь я проклят, если подчинюсь.

— И что же вы станете делать?

— Отправлюсь в Белый дом и подам в отставку! — решительно сказал Меткалф.

— Не спешите. Советую вам сперва встретиться с Сэмом Эмметом.

— Зачем?

— Вы кое-что должны знать, — тихо сказал Мерсье, — и Сэм способен объяснить это лучше.

Когда Фосетт вошел в спальню, президент в пижаме и махровом халате сидел за письменным столом.

— Ну, поговорили с Мораном?

— Он отказался выслушивать какие бы то ни было ваши предложения.

— Вот как?

— Он сказал, что с вами как с президентом покончено и никакие ваши слова теперь не имеют значения. А потом отпустил несколько оскорблений.

— Я хочу их услышать, — резко потребовал президент.

Фосетт неловко вздохнул.

— Он сказал, что ваше поведение — это поведение сумасшедшего и что ваше место в психиатрической лечебнице. Он сравнил вас с Бенедиктом Арнольдом[30]и поклялся, что сотрет время вашего руководства страной из учебников по истории. Пробурчав еще что-то, он заметил, что вы бы оказали большую услугу стране, если бы покончили с собой и тем самым спасли налогоплательщиков от дорогостоящего расследования и суда.

Лицо президента превратилось в гневную маску.

— Этот нюня-пакостник считает, что может привлечь меня к суду?

— Не секрет, что Моран делает все, чтобы занять ваше место.

— Зад у него великоват для моего кресла, — процедил президент сквозь стиснутые губы. — А голова слишком мала для такой работы.

— Послушать его, так он уже поднял правую руку, чтобы дать президентскую присягу, — сказал Фосетт. — Предполагаемый импичмент — первый шаг к тому, чтобы отнять у вас власть.

— Алан Моран никогда не будет жить в Белом доме, — жестко сказал президент.

— Не будет сессии конгресса — не будет импичмента, — сказал Фосетт. — Но вы не сможете вечно держать их в загоне.

— Они не смогут встретиться, пока я не разрешу.

— А как же завтра в Аудитории Лиснера?

— Войска быстро их разгонят.

— Предположим, национальная гвардия Виргинии и Мэриленда не уступит?

— Сколько она сможет противостоять солдатам-ветеранам и морской пехоте?

— Достаточно долго, чтобы погибнуть, — сказал Фосетт.

— И что? — холодно спросил президент. — Чем дольше я не позволю конгрессу собраться, тем большего достигну. Несколько смертей — небольшая плата.

Фосетт с тревогой посмотрел на него. Это был не тот человек, который в начале своего срока торжественно поклялся, что его администрация не прикажет ни одному американскому парню сражаться и умирать. Но он более ничего не мог сделать в рамках своей роли друга и советника. Немного погодя Фосетт покачал головой.

— Надеюсь, это не приведет к катастрофе.

— Струсили, Дэн?

Фосетт почувствовал, что загнан в угол, но прежде чем он смог ответить, в комнату вошел Лукас с подносом с чашками и чайником.

— Кто-нибудь хочет травяного чаю? — спросил он.

Президент кивнул.

— Спасибо, Оскар. Вы очень заботливы.

— Дэн?

— Спасибо, не откажусь.

Лукас разлил чай и раздал чашки, оставив одну себе.

Фосетт почти немедленно осушил свою.

— Можно бы и погорячей, — пожаловался он.

— Прошу прощения, — сказал Лукас. — Остыл по пути с кухни.

— А по мне в самый раз, — сказал президент между глотками. — Мне не нужен чай, который обжигает язык. — Он помолчал и поставил чашку на стол. — Ну так о чем мы?

— Обсуждаем вашу новую политику, — сказал Фосетт, искусно отступая от темы. — В Западной Европе поднялся большой шум из-за вашего решения вывести американские войска из НАТО. Среди послов ходит шутка, что Антонов планирует праздничный вечер в отеле „Савой“ в Лондоне.

— Мне не нравятся такие шутки, — холодно сказал президент. — Президент Антонов дал мне честное слово, что будет сидеть дома.

— Помнится, Гитлер то же самое обещал Невиллу Чемберлену.

Президент как будто хотел гневно ответить, но неожиданно зевнул и покачал головой, прогоняя дремоту.

— Неважно, что все они думают, — сонно сказал он. — Я уничтожил угрозу атомной войны, а это главное.

Фосетт понял намек и заразительно зевнул.

— Если я сегодня вам больше не нужен, господин президент, я бы отправился домой и лег в мягкую постель.

— Я тоже, — сказал Лукас. — Жена и дети начинают сомневаться, существую ли я.

— Конечно. Простите, что задержал вас так долго.

Президент направился к кровати, скинул тапки и сбросил халат.

— Включите, пожалуйста, телевизор, Оскар. Хочу посмотреть кабельные новости в двадцать четыре ноль ноль. — Потом он повернулся к Фосетту. — Дэн, на утро прежде всего назначьте встречу с генералом Меткалфом. Пусть сообщит мне о передвижениях войск.

— Будет сделано, — заверил Фосетт. — Спокойной ночи.

В идущем вниз лифте Фосетт поглядел на часы.

— Двух часов хватит.

— Он будет спать как мертвый, а утром проснется еле живой.

— Кстати, как вы это сделали? Я не видел, чтобы вы что-нибудь подсыпали в чай, а ведь вы наливали все три чашки из одного чайника.

— Старый фокус, — со смехом ответил Лукас. — Чашки с двойным дном.

Дверь лифта открылась, и они увидели ожидающего Эммета.

— Были проблемы? — спросил Эммет.

Фосетт покачал головой.

— Без сучка без задоринки. Президент уснул как ребенок.

Лукас взглянул на него с тревогой.

— Теперь самое трудное: нужно обмануть русских.

* * *

— Он сегодня спит необычайно крепко, — сказал Луговой.