— С ухватом у печи да с дойником у коровы грамоты не нужно, — так постановила раз навсегда ее мать, женщина властная и тоже неграмотная, каждый год на масленицу наезжавшая в Куракино к дочери.

Андрей боялся жены Таланцева, как боялся всех, кто хозяином ходил по деревне, и нельзя было прогнать этот страх. И еще больше стал он бояться Таланцевых, когда стало известно, что молодой Таланцев отличился в боях. За два года он выслужил четыре медали и три креста. Он прислал жене свою карточку, и жена всем, кто хотел, показывала изображенного на ней героя: молодой Таланцев стоял навытяжку, руки по швам, как по команде «смирно», в новенькой шинели с фельдфебельскими нашивками на погонах, невысокий, но крепко сбитый, и на груди его каждый мог видеть все четыре медали и три креста. С таким справиться нельзя — он и в могиле счастье найдет. Служил он, как говорили, ординарцем при генерале.

В семнадцатом году деревня Куракино, не веря шедшим из широкого мира слухам, продолжала жить по-старому.

Напуганный куракинский мир боялся новизны. Против каждой смущающей вести он ощетинивался, откидывая новость или по-своему переиначивая ее.

В восемнадцатом году, в самом начале, Александр Коробицын вернулся в Куракино живым и здоровым. Он подарил брату берданку, матери — платок, жене — косынку, детям — гостинцы. Привез он и денег, и была при нем винтовка со штыком. И хоть рассказывал Александр мало и осторожно, предпочитая молчать, но все же с его слов окончательно стало ясно, что царя действительно уже нету, что манташевскую дачу действительно пожгли и что почтарю, державшему лошадей для великокняжеской охоты, будет худо.

Через Куракино в недальнее Рубцово проскакал прибывший из-за Лисьей горы отряд с комиссаром во главе и усмирил поднятых урядником мужиков. Урядника убили. Куракино в эти дела не вступило. В Куракине выбрали председателем хилого, негодного в солдаты мужика, и старик Таланцев снимал шапку перед сходом и всем обещал выгоду и дружбу.

Братья Коробицыны вместе ходили к Ваге на медведя и вместе строили новую, светлую избу. Затем Александра взяла на войну новая власть.

Молодой Таланцев вернулся в Куракино уже после гражданской войны. Вернулся он на родину незаметно, — никто не видел, как он явился в деревню. Должно быть, ночью пешком пришел. Стал он совсем непохож на себя — ласковый, добрый и смирный. Выйдя к игравшим в рюхи [15] парням, он первый скинул перед ними военную фуражку, на околыше которой еще светлел след от снятой кокарды, и было в этом жесте нечто столь приятное, не военное, что сразу он внушил доверие, словно жестом этим распрощался раз навсегда со своими медалями и крестами и признал себя мужиком, как все. А когда старуха Коробицына поклонилась ему в пояс, он обнял ее и поцеловал.

В городках он оказался силен, как прежде. В пыли, как в дыму, взлетали чурки, и ребятишки с визгом разбегались, спасаясь от стремительных палок.

На расспросы он отвечал толково.

— За крестьянскую волю в Красной Армии бился, — говорил он. — Деникина и барона Врангеля гнал. Мужику теперь свобода объявлена.

И нельзя было не верить ему.

Был Таланцев хорошо грамотен, грамотней всех в Куракине, и года не прошло, как избрали его председателем волисполкома. Препятствий быть не могло — человек сражался в Красной Армии. Никто не знал, что в затаенном углу хранит Таланцев никому не показанную карточку. На ней снялся он уже офицером — он, хоть и мужик, произведен был в деникинской белой армии в первый офицерский чин прапорщика.

Куракинский мир менялся не быстро. Многие боялись Таланцева по-прежнему и не хотели перечить, когда понемногу он стал опять прибирать все дела и выгоды к своим рукам. Становился он все важней и осанистей. Всегда чисто выбритый, плоскоскулый, он однажды на праздник пришел в белых перчатках. Было время: растопырит он обе свои пятерни — и денщик, подскочив, напяливает перчатки на его короткие и толстые пальцы. Может быть, еще и вернется это время, если вести себя с хитростью.

Идя по деревне, он уже держал некоторую дистанцию между собой и другими и строго глядел на каждого из-под своих негустых рыжеватых бровей — скинет или не скинет нахал шапку? Случилось раз даже, что он не сдержался и ударил по скуле мужика, пришедшего к нему с жалобой. Бил он больно, умело, по-фельдфебельски. Но поскольку он отсыпал мужику в извинение муки, постольку дело забылось.

Неизвестно откуда родились толки, что сражался Таланцев в офицерской белой армии. Быть может, тут не было знания, а только подозрение. Но толки эти особого ходу не имели. Их побеждали более серьезные разговоры. Говорилось, что за Таланцевым большая сила — не только в Куракине, но и по другим деревням и селам, и за Лисьей горой, и в Тотьме. Говорилось также, что всякому, кто ему друг, он поможет, а тому, кто пойдет против него, несдобровать. Если же спросить, например, старуху мать Коробицына, кем же говорилось все это, то она сразу замкнется, настороженно, как птица, скосит глаза и скажет поспешно и ласково:

— Посторонний народ, посторонний…

А если добиваться с упорством, то она прибавит:

— Такой хорошенькой заходил, с собачкой. А собачка все ладит за колесо хватить, — сынок мой дрова с лесу возил, младшенький сынок, Андрюша, он маленькой, худенькой был и беленькой, а стал большущий, матерой, корпусной, черноватенькой. Ловкой он очень.

И пойдет дальше в этом же роде про что-нибудь совсем не относящееся к делу.

Если же проверить у Андрея, то окажется, что он никакого хорошенького с собачкой и не видел, но о силе Таланцева от матери слышал. Старуха от испуга хитрила как могла, — с детских лет прутом, палкой и кнутом обернулась к ней жизнь. И давно уже, смирившись, она ни про кого ничего худого не говорила. Все для нее «хороший народ, хороший народ».

Старый сапожник молчал, в первую очередь исполняя заказы Таланцева и его друзей, а Андрей уже не ждал от него никаких откровений.

Леса горят здесь нередко. Тогда едкий дым ест глаза прохожему и проезжему. Дымно, гарно становится по дорогам и тропам, как в черной избе. Трескается земля, горит торф, огромные обугленные стволы ложатся, как трупы великанов. Черно и жарко вокруг. Зверь бежит из лесов, птица летит прочь. В такое сухое, богатое пожарами лето побили Таланцева.

Таланцева, героя войны и прапорщика, темным августовским вечером стукнули за околицей