— Товарищ Ли Минь, это наши главные сотрудники, — сообщил Тарсенов старому китайцу, обвод я рукой покорный строй, как какой-нибудь фермер, демонстрирующий своих свиней. — Лучшие ученые.

— Вы правильно сделали, что собрали вместе такие силы. — Старик говорил по-русски почти без акцента. — Они должны гордиться тем, что работают для государства и для вашего великого вождя товарища Сталина.

— Я уверен, что они гордятся.

Гордятся ли? Вряд ли на этот вопрос у кого-то из заключенных был ответ.

— А теперь мы осмотрим их рабочие комнаты. Они расположены ниже, — объявил Тарсенов.

Нет. Не приближайтесь к моей комнате.

Полковник прекрасно знал, что все они ужасно не любят, чтобы несведущие руки рылись и даже просто прикасались к их бумагам. Но Тарсенов настаивал на этом. Таким образом он напоминал заключенным, кем они являются.

— Сначала я хочу поговорить с ними.

Все разом посмотрели на высокого китайца, который произнес эти слова. Брови полковника Тарсенова беспокойно нахмурились. Чтобы не показаться невежливым, он должен был согласиться. Но вопрос безопасности требовал ответить отказом. Йене видел, какая внутренняя борьба отразилась на лице Тарсенова, и не удивился, когда китаец вышел из группы красноповязочников и широкими шагами подошел к шеренге работников, как будто уже получил разрешение. Эта решительность заставила Йенса улыбнуться, потому что он представил себе, что сейчас творится в голове полковника. Посетитель остановился в начале шеренги и осмотрел их.

— Они все заключенные?

— Да. Только, пожалуйста, не спрашивайте у них имен.

Полковник повел остальных членов делегации к выходу, надеясь, что молодой китаец последует за собратьями, но тот не обратил на это никакого внимания. Его черные глаза по очереди впивались в лица пяти заключенных мужчин. На двух женщин он вовсе не обратил внимания. Когда взгляд его пал на Йенса, в нем появилось вопросительное выражение, но Йене не смог понять, что это значило. Что-то в этом молодом человеке взволновало его и одновременно захватило. Ему вдруг стало понятно, что перед ним — независимый разум, не лишенный грубой государственной системой внутренней силы и своеобразия. Йене почти уже забыл, каково это, поэтому столь неожиданная встреча заставила его улыбнуться. Китаец приблизился, но остановился сначала перед стоявшим рядом с Йенсом Ивановичем, который был почти одного роста с ним.

— Чем вы занимаетесь? — спросил юноша, внимательно всматриваясь в лицо зэка.

— Товарищ Чан, — тут же всполошился Тарсенов, — подобные подробности не…

— Я не спрашиваю у него, над чем он работает. Просто хочу узнать, кто он по профессии. — Черные глаза замерли на лице полковника, и на какое-то время стало тихо.

— Хорошо, — наконец произнес Тарсенов и неохотно кивнул Ивановичу.

— Я занимаюсь взрывчатыми веществами.

Йене увидел, что интерес в темных глазах исчез, так же как отходит отлив, оставляя за собой голый берег.

— А вы? Чем вы занимаетесь?

Йене посмотрел на Тарсенова. Тот кивнул.

— Я инженер.

Китаец ничего не сказал, лишь негромко вздохнул и внимательно осмотрел Йенса. Пристально всмотрелся в его лицо, глаза, одежду, словно для того, чтобы сохранить все это в памяти. Неожиданно этот осмотр начал раздражать Йенса. Он отвернулся.

— Я инженер, — отрывисто произнес он. — Не животное в зоопарке.

— Хороший инженер?

— Лучший. Поэтому я здесь и нахожусь.

Помимо воли он снова посмотрел на китайца. В черных глазах что-то переменилось. Где-то глубоко в них появилась улыбка. Кем бы ни был этот человек, он привнес дыхание внешнего мира в эту душную клетку.

— А вы, товарищ Чан, — чуть улыбнувшись, обронил Йене, — вы тоже лучший в том, чем занимаетесь?

— Увидите, — ответил китаец.

К удивлению Йенса, он протянул руку и дотронулся до его груди. Просто легонько похлопал, больше ничего, однако прикосновение это стало для Фрииса истинным потрясением. Неожиданно высокий стройный юноша перед ним развернулся и ушел. Только в дверях, как и подозревал Йене, китаец обернулся и посмотрел на него снова. Их глаза встретились, и все закончилось. Дверь закрылась, заключенные расслабились и принялись жаловаться на то, что их снова оторвали от работы из-за пустяка.

— Что с тобой, Йене? — спросила Ольга. — Ты побледнел.

— В этой дыре все мы бледнеем, — со злостью в голосе ответил он. — Скоро вообще невидимыми станем.

— Не расстраивайся, Йене. Пусть они относятся к нам, как к животным в зоопарке, но мы-то все равно тут. Все еще живы.

— Это можно назвать жизнью?

— Пока бьется твое сердце, ты живешь.

Прикоснувшись к груди, он улыбнулся.

— Тогда я точно жив, потому что оно у меня колотится, как молот о наковальню.

— Я рада. Так держать.

Она одарила его ласковым взглядом и повернулась, когда ее кто- то окликнул. Йене в ту же секунду сунул пальцы под отворот куртки и вытащил записку. В том, что она там окажется, он не сомневался.

«Йене Фриис, я — друг вашей дочери, Лиды. Она здесь, в Москве. Теперь, когда я узнал, где вы, будьте готовы к тому, что она попытается с вами связатьсяЙене сидел на краю кровати, согнувшись над запиской, чтобы скрыть ее от посторонних глаз. Он в тысячный раз перечитал ее и стал рвать на мелкие кусочки, которые, как конфетти, сыпались на его колени. Поняв, что порвать обрывки еще мельче не удастся, он начал сыпать их в рот и глотать. Руки дрожали.

Лицо Лиды словно одеревенело. Она улыбалась, и мышцы, двигающие челюсти, по-прежнему сокращались, но ей приходилось прикладывать усилия. Ее взгляд то и дело норовил скользнуть на лицо Малофеева, который сидел рядом с ней, попивая кофе. Лида сама диву давалась, как ей удается разговаривать с ним, вместо того чтобы выплеснуть на него содержимое своей чашки. Ему было известно, где содержится ее отец. Об этом он проговорился жене, но ей отказывался признаваться.

— Лида, хочешь еще?

Это сказал Алексей. Он сидел за одним столом с ними, напротив сестры.

— Конечно, спасибо. Такая вкуснятина.

Брат придвинул к ней тарелку с золотой каймой, на которой лежали глазурованные пирожные с засахаренными вишенками сверху. Она кивнула в знак благодарности, но не за пирожные. Он предупреждал ее. Дмитрий заметил, что она его рассматривает, и это его очень заинтересовало.

— Ешьте, ешьте, моя дорогая девочка, — беззаботным тоном обронил Дмитрий. — Пусть ваши чудесные кости хоть немного обрастут плотью.

— Спасибо.

Она взяла очередное пирожное и улыбнулась в ответ, но так и не отправила в рот угощение. В эту секунду оно бы задушило ее. Здесь, в этом дорогом ресторане, они оказались с подачи Дмитрия. Это он предложил выпить утренний кофе здесь, а не у себя дома, как предлагала Антонина. Сейчас рука его лежала на столе, на затянутых в белую перчатку пальцах Антонины, а взгляд его быстро перемещался с лица Лиды на Алексея и обратно. В таком месте, как это, Лиде хотелось побывать с детства. Еще совсем маленькой она заглядывала с улицы в окна подобных заведений, мечтая о том, чтобы ей когда-нибудь разрешили зайти внутрь, туда, где на столах на белоснежных скатертях стояла фарфоровая посуда, а полы были устланы такими мягкими коврами, что ступать по ним — все равно что гладить кошку. По сейчас, когда она попала сюда, ее одолевали совсем иные чувства. Ей не нравилось, что официанты не смотрели в глаза, к тому же ее не покидало ощущение, что откуда-то из-под стола тянет мертвечиной.