– Скажи честно... Как собутыльник собутыльнику... Это ты?

– Конечно. Это я.

– Я так и знал. – Он нащупал под столом мою руку и крепко пожал. И я ответил ему пожатием не менее крепким и не менее искренним. И не менее хмельным, если уж откровенно.

– Кончайте шептаться, – сказал Леонид Николаевич и поставил на стол новую бутылку коньяку. В глубине ее, в самой глубине, вспыхнули огоньки свечей, обещая жизнь счастливую и бесконечную, полную настоящей любви и настоящей дружбы.

А что, собственно, еще есть на земле?

На земле больше ничего и нету.

Наверное, и не будет.

– Будем живы! – Леонид Николаевич поднял свою рюмку, и мы тоже подняли свои рюмки. И в каждой из них блеснули огоньки, золотистые, трепещущие огоньки, обещая жизнь счастливую и...

Впрочем, я уже об этом говорил.

С некоторых пор главная контора фирмы «Нордлес» стала напоминать осажденную крепость. Попасть внутрь особняка могли только приглашенные люди, прошедшие тщательную, подозрительную проверку охраны, те, кто не один, не два раза договаривался о встрече с руководством по телефону. Машины не оставляли без наблюдения ни на одну минуту, все окна были плотно задернуты шторами. Неведомым злобным шантажистам не помогла бы ни самая сильная оптика, ни самое точное оружие. Стрелять в окна, надеясь на случайное попадание, – это было совершенно бессмысленно.

Ночевали каждый раз в другом месте, в новом и неожиданном – то у друзей, то друг у друга, а нередко попросту оставались в особняке, надеясь на мощную охрану, вооруженную по последнему слову криминальной техники. На джипах, «Мерседесах», «Фордах» установили затемненные стекла, бронированные двери, никто даже в город не выезжал, не имея за спиной двух автоматчиков.

И все же спокойствия, уверенности в безопасности ни у кого не было. Предприятия продолжали работать, продукция расходилась по стране. Брус, доски, балки, вагонку охотно брали и в ближнем, и в дальнем зарубежье, фирма работала прибыльно, деньги поступали как в местные банки, так и забугорные, но радости все это не приносило.

Как-то Выговский позвонил на Север Усошину.

– Николай Иванович, что новенького в нашей жизни, полной смертельного риска и каждодневной опасности?

– А ничего! – весело ответил Усошин. – Зэки заготавливают лес, как никогда охотно и радостно.

– Что же их так радует?

– Кормежка! Я их усиленно подпитываю. За счет фирмы, разумеется. Голодный зэк – не работник.

– С железной дорогой проблем нету?

– Ха! Вы, Игорь Евгеньевич, об этом узнали бы в тот же день!

– Новое руководство не капризничает?

– Пластается и стелется.

– Вы имеете в виду горожаниновского зятя?

– Его самого.

– Что следствие?

– Так ли уж важно, что скажет следствие? – произнес Усошин странные слова. – Убийца задержан. Вины своей не отрицает. Да ее и невозможно отрицать. Скоро будет суд, и преступник получит по заслугам. Надеюсь, ко мне его и определят.

– Уж вы тогда покажете ему кузькину мать! – усмехнулся Выговский.

– Ничуть! Прекрасный парень, умелец, хороший работник. Мы с ним уже сотрудничали пять лет в деле перевоспитания... Добились неплохих результатов.

– Оно и видно.

– Если ты, Игорь, имеешь в виду убийство Славы Горожанинова, то это была ошибка. Заблуждение. Олежка искренне раскаялся в нехорошем своем поступке.

– Олежка – это кто? – не понял Выговский.

– Наемный убийца, который расстрелял Славу в собственном кабинете.

– Вы так легко об этом говорите, Николай Иванович...

– В отпуске потому что был. На море.

– Да, я знаю. Что-то вы все в Новороссийск повадились?

– Места хорошие. Опять же прием на чрезвычайно высоком уровне. Курьянов решает все проблемы отдыха до того, как они возникают. Рекомендую. Пока не поздно, – неосторожно, а может быть, продуманно добавил Усошин.

– Пока не поздно? – переспросил Выговский.

– Да, Игорь, да.

– Я не врубился, честно говоря... Что вы имеете в виду? Ничего не хотите добавить?

– Жизнь добавит!

– Ладно, замнем для ясности.

– Что касается следствия, заказчика убийства... Принимаем меры.

– Мне не следует задавать лишних вопросов?

– Правильно понимаешь, Игорь. Скажу больше – и об этом нашем разговоре не сообщай кому бы то ни было.

– Без исключений?

– Именно это я и хочу сказать – без исключений. В кабинете, кроме тебя, никого нет?

– Никого, я один.

– Это хорошо.

– Ты хочешь сказать, что все настолько... – Выговский замялся, подыскивая слово поточнее, но Усошин его перебил:

– Да, Игорь! Все настолько близко, настолько рядом, что... Ближе не бывает.

– Хорошо... Мы со Здором завтра улетаем на отдых. У тебя нет возражений?

– Куда? – спросил Усошин.

– Испания.

– А что там, в Испании?

– Шарон Стоун снимается в новом фильме.

– А вам что до этого? – удивился Усошин.

– Я когда-то обещал Здору познакомить его с этой красавицей. Он напомнил про мой должок. И все как-то удачно сложилось. В общем – летим.

– Она ждет вас?

– Да ладно тебе, Николай Иванович... Летим. На две недели.

– Хороший срок.

– Слово «срок» в твоих устах звучит несколько... Зловеще.

– Знаю. Но две недели – действительно хороший срок.

– К нашему возвращению будут новости?

– Очень даже может быть, – проговорил Усошин.

– Тогда мы не задержимся.

– Привет красотке... Как там ее...

– Здор называет Шарончихой.

– Правильно называет. Привет ей из северных лагерей. Передайте, что всегда готов принять и предоставить все условия для хорошего, содержательного отдыха. Пока, Игорь.

– Пока.

Выговский положил трубку, откинулся на высокую спинку кресла и закрыл глаза. Его озадачил разговор с Усошиным. Какие-то намеки, предупреждения... Что-то всего этого стало слишком много последнее время. Настолько много, что сделалось уже нормой. День, прожитый спокойно и с пользой, казался ненастоящим, полезностью и спокойствием даже настораживал – не затишье ли перед бурей?

Дверь распахнулась без стука, и в кабинет ворвался радостный Здор.

– Игорь! – закричал он. – Шарончиха снимается в Толедо!