несколько минут начинал жаловаться на усталость. Бывало, что путешественники шли всего пару часов в день и, останавливаясь на ночлег, видели то место, откуда утром начали движение. Так не могло долго продолжаться, и мужчины решили нести старика на плечах. Он долго отказывался, но все же вынужден был согласиться. Только два человека были избавлены от этой добровольной нагрузки: Комда и Тресс. Комда была женщиной, и здесь все понятно, а Тресс… Он совершенно спокойно сказал, что его не волнует здоровье старика, и предложил оставить его в лесу.

Мужчины тащили адепта по очереди, сменяясь каждый час. Движение отряда ускорилось, но ненамного. Готоба часто просил остановиться, чтобы попить или найти в рюкзаке нужную ему вещь. Все это время Йяццу удивляло, что Комда не проявляет ни малейшего сочувствия к старику. Он бы даже сказал, она сердится на адепта Готобу, но тщательно скрывает свои чувства. Его удивление развеялось через неделю, когда женщина все объяснила сама.

Рано утром, когда все еще спали, она разбудила Йяццу и увела его из шалаша. Они шли куда-то в полной темноте, то и дело задевая за ветки деревьев. Холодные мокрые капли падали им на лица и одежду. Йяццу чувствовал тепло ее руки и думал: «Как она видит в таком сумраке?» Сам он просто шел за Комдой, полностью доверяя ее поразительной способности ориентироваться. Они углубились довольно далеко, когда женщина остановилась и тихо заговорила:

— Послушай, Йяццу, моя просьба может показаться тебе странной, но прошу, выслушай ее. Завтра, еще до восхода солнца мы оставим тебя и адепта Готобу в шалаше, а сами уйдем.

Мужчина попытался возразить, но женская рука закрыла ему рот.

— Подожди, не перебивай. Мы пойдем в деревню, о которой ты рассказывал. Тебе не нужно торопиться догонять нас. Наоборот. Я хочу попросить дать нам фору. Ты должен отправиться за нами не раньше, чем в обед, как бы ни просил тебя адепт об обратном.

Йяццу осторожно отвел ее руку и прошептал:

— Я ничего не понимаю. Может, тебе лучше вылечить старика?

— Адепт не болен. И ты скоро убедишься в этом сам. Все время, пока он разыгрывает больного, я проявляю чудеса терпения. Но, наверное, я все же не гожусь в Посвященные клана, потому что оно у меня уже на исходе. Прошу тебя, Йяццу, сделай, как я говорю. Иногда даже адепты нуждаются в хорошем уроке. Пусть Готоба его получит.

Йяццу поднес к губам ее руку, нежно поцеловал ладонь. Почувствовал, как женщина вздрогнула, и пожалел, что не видит ее лица.

— Хорошо. Я сделаю, как ты просишь.

— Спасибо.

Её рука скользнула по его лицу, а потом крепко сжала ладонь. Они пошли назад, к шалашу. Йяццу больше не замечал вездесущих холодных капель. Он улыбался, чувствуя, что его забавляет этот маленький заговор. Губы мужчины продолжали ощущать тепло ее ладони. Он доверял Комде настолько, что согласился бы идти за ней с завязанными глазами. Впрочем, окружающая темнота мало чем отличалась от воображаемой повязки.

На следующее утро адепт Готоба проснулся в хорошем настроении. Задуманный им план успешно претворялся в жизнь. Отряд в последние дни двигался настолько медленно, что старик с трудом сдерживал радость. Он с гордостью подумал о том, что из него получился бы неплохой актер. По крайней мере, до сих пор все верили, что он слаб и очень болен. Готоба сладко потянулся и вдруг испуганно посмотрел по сторонам. В шалаше никого не было. Старик с облегчением вздохнул и потянулся во второй раз. Затем изобразил на лице гримасу страдания и стал выбираться наружу. Первое, что его удивило и обеспокоило, — это тишина. Не было слышно ни голосов, ни других шумов. Лишь костер тихим треском приветствовал его появление. Готоба удивленно замер. Людей не было. Он почувствовал, как сердце забилось сильнее, а руки вспотели. К счастью, это состояние длилось недолго. Он услышал звук шагов и увидел, как на поляну, прихрамывая, вышел Йяццу. Адепт забыл поприветствовать его, а сразу приступил к расспросам:

— Что случилось? Почему никого нет?

— Все ушли. Просили передать, что сожалеют о твоей болезни, но не могут больше задерживаться. Я подробно объяснил им, как идти в Такэ-но Ути. Комда, кажется, все запомнила. Так что мы немного отдохнем и можем возвращаться назад…

Готоба прямо задохнулся, услышав рассказ Йяццу. Он безумным взглядом посмотрел по сторонам, а потом скрылся в шалаше. Старик вытащил оттуда свой мешок, который последнее время несли другие и быстро надел на плечи. Затем повернулся к Йяццу и сказал:

— Что ты стоишь? Поторопись! Нам нужно догнать их!

— Зачем? Пусть идут своей дорогой.

— Йяццу! Ты разве не слышишь меня? Нам нужно спешить. Когда гости ушли? Наверное, не очень давно. Мы сможем догнать их, если поторопимся!

— Но вы больны. Да и я растянул ногу. Не могу наступить.

Адепт Готоба издал тихий стон. Йяццу отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Комда была права, когда утверждала, что старик абсолютно здоров. Все это время он обманывал всех остальных и тормозил движение отряда. Зачем он это делал, пока еще оставалось для Йяццу загадкой, которую мужчина собирался разрешить в ближайшее время, а пока почему бы ему самому немного не попритворяться? Ведь Комда просила дать им фору…

Глава 40

Небольшой золотисто-огненный шар вылетел из рук женщины и завис у нее над головой. Ночь тут же отступила. Стало видно, что идет мелкий дождь. Комда повернулась. Около нее, храня молчание, стояли мужчины. Все ждали только знака с ее стороны.

Видимо, люди стояли тут давно, потому что их плащи были влажными. Прозрачные холодные капли стекали по надвинутым на глаза капюшонам и падали на землю. Комда кивнула и шагнула вперед. Золотистый шарик дрогнул и поплыл по воздуху следом за ней. Четыре тени почти бесшумно заскользили по лесу. Они с каждым шагом уходили все дальше от шалаша, в котором останавливались на ночлег. Теперь в нем осталось только два человека: старый адепт Готоба и Йяццу.

Несмотря на темноту и дождь, идти им было намного легче. Людям не приходилось перебираться через древесные завалы и рубить ножами назойливые маленькие деревца. И все это благодаря Комде. Она шла впереди, изредка взмахивая рукой. От этого легкого движения деревья клонились в разные стороны, а покрытые мхом бревна откатывались, освобождая проход. Даже в сумраке было видно ровную, словно нарисованную на листе бумаги, дорогу. Мстив на ходу обернулся. За их спиной деревья смыкались, а бревна возвращались на место. Только по следам, оставленным стволами упавших деревьев, можно было догадаться,