Эти слова не дали мне утешения. Но несмотря на мое отчаяние, более всего вывела меня из себя не жестокость слов, а ошибка в тексте: «чтобы он уже возгорелся бы уже». Я чувствовал в этом издевательство. Как я мог обрести успокоение в совершенстве Господа, когда простая ошибка писца могла разрушить его? Я смотрел на текст, такой чистый и читаемый, такой аккуратный и неверный. Я подумал об отпечатках моих медных дощечек: грязные и неровные, иногда почти нечитаемые, но чистые по смыслу.

Я поднял взгляд на Христа, спрашивая себя, а что было написано в Его книге. Новые воспоминания заговорили во мне.

Мастер монетного двора, пытаясь произвести впечатление на моего отца, сказал: «Все они должны быть абсолютно одинаковы, иначе все, что мы тут делаем, будет совершенно бесполезно».

И снова Николай: «Разнообразие ведет к ошибке, а ошибка — к греху».

Каспар: «Ты был художником, а теперь сделался менялой».

Я понимал, почему ошибка в Библии оскорбила меня. Оскорблен был сам я. Моя душа была книгой, продиктованной Господом, но настолько искаженной ошибками переписчиков, что потеряла всякий смысл.

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».[42]

Слово было Бог; Слово было совершенно. Я был несчастным существом, столь же далеким от Слова, как звезды от моря.

Я утонул в собственных пороках. Я никогда еще не чувствовал себя таким несчастным. Каждый из своих грехов я ощущал как гнойник на коже. Я распростерся на полу. Яд стал проливаться из меня, и меня вырвало, но и когда в моем желудке ничего уже не осталось, я все равно не мог остановиться, меня сотрясали судороги сухого кашля, пока не вывернуло наизнанку до последней капли.

Я лежал на полу и стонал, хватая ртом воздух. Из глубин я призывал Господа. И Он ответил. В этой часовне, с купола которой смотрел Христос, я понял, что такое вечность. Все мое тело сотрясалось в осознании этого. Книга моего существа распалась на слова, слова распались на буквы, буквы — на отпечатки острого чекана, к которому они и восходили. В мгновение ока меня унесло в самые забытые уголки мира, где я примирился с Господом.

Сверкающие нити протянулись из свечей и обволокли меня. Они окутали меня полосами света, они нашептывали теплые слова прямо мне в душу. Я был прощен. Червь, демон, так долго обитавший во мне, был изгнан. Его сморщенное тело лежало на полу среди блевотины и яда.

Я всегда был с Господом, но в моем грехе не знал Его. Я всю жизнь ощущал Его, следовал Его дорогой, даже не зная этого. Принцип совершенства, единства всего сущего. Один Господь. Одна вера. Одно совершенное существо во Вселенной.

«Бог есть совершенная форма, в которой объединены все различия».

Я возьму свинец и изменю его. Я расплавлю его, перемешаю, переформирую. Я добавлю к нему масла, а потом отожму его. Я преобразую его из цветного металла в истинное слово Господа.

«Его нужно соединить с философским камнем, чтобы проросло семя, заключенное в металле, чтобы в гармонии законченности металл мог принять любую форму по твоему желанию».

Я искуплю мерзкие несовершенства моей души.

«Не ради богатства или сокровищ, а ради совершенства вселенной».

Карлсруэ

Ночь еще не кончилась. В полной темноте они вышли из здания и пересекли парковку. У Сабины был старенький «фольксваген-гольф» с поцарапанными и мятыми крыльями, на крыше машины лежал двухдюймовый слой снега. Им пришлось ждать, пока Сабина очистит лобовое стекло, затем — еще дольше, — пока она заведет холодный двигатель. Выхлопная труба принялась плеваться, потом выдохнула облачко дыма. Сабина соскочила с водительского сиденья и жестом пригласила Ника за руль.

— Езжайте.

Ник недоуменно посмотрел на нее.

— А вы?

— Меня подвезет мой друг. Пока мне лучше оставаться здесь — хочу убедиться, что они вас не выследили.

Ник подумал про брата Жерома и покачал головой.

— Вы и без того уже много для нас сделали. Если вас напугал черный рыцарь в онлайне, то, поверьте мне, встречаться с ним в реальности еще хуже. Это такие злобные твари. Половина людей из тех, кто помогал нам в последнюю неделю, погибли.

— Ну вот — тогда уж нужно было сказать об этом раньше. — Сабина натянуто улыбнулась. — У родителей моего друга есть домик в Шварцвальде. Я могла бы оставаться там на какое-то время.

— Будьте осторожны, — сказал Ник.

— И вы тоже. И пригоните назад машину. Договорились?

— Я даже заправлю ее под завязку.

Ник сел за баранку, Эмили уселась на пассажирское место, потом высунулась из окна.

— А библиотека в кампусе есть?

Сабина показала на круглое здание по другую сторону футбольного поля.

— Открыта круглосуточно.

— Спасибо за все.

Ник включил передачу. Он два раза чуть не забуксовал на пути с парковки, его занесло на наледи у ворот, но он успел выровнять машину вовремя, чтобы не врезаться в фонарный столб. Он посмотрел в зеркало заднего вида, надеясь, что Сабина не догонит его и не отменит свое предложение.

— А что такое насчет библиотеки? — спросил он.

— Мне нужно проверить одну вещь, — сказала Эмили.

Она произнесла это таким непререкаемым тоном, что Ник счел за лучшее не спорить с ней. Он слишком устал для споров… да и для того, чтобы сидеть за рулем. Через несколько секунд он уже остановил машину у библиотеки.

— Не выключайте двигатель, — попросила Эмили.

Ник остался сидеть, а Эмили взбежала по ступеньками в здание. Он потер руки и пожалел, что у него нет перчаток. Слабому обогревателю старой машины было не справиться с предрассветным холодом.

Его взгляд упал на соседнее сиденье. В темноте выделялось белое пятно — там лежал лист бумаги. Распечатка. Вероятно, Эмили впопыхах оставила лист. Ник включил лампу в салоне и принялся разглядывать распечатку. Спеша поскорее убраться подальше от компьютера, он даже не посмотрел, что получилось, а когда спросил Эмили, что там, она только приложила палец к губам.

Картинка, которую он держал в руках, напоминала незаконченную головоломку, наспех собранную человеком, не способным к кропотливой работе. Ник дал задание программе игнорировать фрагменты, на которых ничего не было, чтобы ускорить процесс обработки. В результате на восстановленной странице остались пустые места. То, что для Эмили являлось очевидным, ускользало от внимания Ника. Половина страницы была занята картинкой, напоминавшей быка с необыкновенно длинным хвостом. Цифровая реконструкция не была идеальной: неверные совмещения и едва заметные искажения придавали картинке некую импрессионистскую нечеткость, на это же работал и слабый свет в салоне. Но при всем этом стиль художника был вполне узнаваемым — у Ника не оставалось в этом сомнений. Он за последние несколько дней видел достаточно работ Мастера игральных карт и мог считать себя экспертом.