Нии приготовился было сражаться, но тут вспомнил свою задачу.

Убить девчонку.

Это была не просто обязанность. Это был его долг перед оябуном. Ничего другого в жизни Нии больше не осталось. Он оттрахает девчонку, затем убьет ее, после чего совершит харакири, о чем столько мечтал, и с радостью отправится к предкам, восстановив свою честь.

Нии схватил меч и в общем смятении протиснулся сквозь поток людей, стремящихся навстречу смерти, нашел лестницу и побежал наверх. Один пролет, затем второй — и вот Нии вбежал в коридор второго этажа. Он увидел, что пока врагов здесь нет. Отсчитывая двери, которые распахивались, выпуская людей, он добрался до белой комнаты, в которой находилась девочка. Достав ключ, Нии дрожащей рукой попытался вставить его в замочную скважину.

Майор Фудзикава увидел, что план на поверку оказался не совсем удачным. А точнее, двери оказались местами скопления: одни пытались выбраться наружу, другие стремились внутрь. В результате образовалась давка, подобная той, что бывает на платформе метро в час пик, но только все были вооружены мечами. Ничего хорошего.

Фудзикава достал свисток. Запасного плана не было; в спешке подготовки никто не предусмотрел подобного варианта развития событий. Но Фудзикава понимал, что в такой давке его люди не смогут эффективно расправляться с врагами. Он громко засвистел, и к нему мгновенно обратились десятки глаз.

— Черт побери, дайте им выйти на улицу, — крикнул Фудзикава, — а уже потом убивайте!

Все сразу же согласились, что это хорошая мысль. Столпотворение в дверях быстро рассосалось, нападающие освободили место для воинов якудзы, которые выбегали под снегопад — и падали сами. Наступил поэтический момент, если только смерть плохих парней можно считать поэзией. Фудзикава на мгновение задумался об этом, жалея, что у него нет таланта Куниёси, чтобы увековечить происходящее, но тут схватка разгорелась с новой силой.

В толпе сражающихся у кого-то взорвалась шоковая граната. Снег в этот момент падал по-японски нежно, мягкий и белый; каждая снежинка выписывала по пути к земле сложную траекторию, танцуя и кружась в возмущенной атмосфере. За ширмой убаюкивающей белизны ослепительная вспышка белого фосфора на миг выхватила людей, застывших в позах нападения и защиты, придав зрелищу четкость гравюры Куниёси: сбалансированность приглушенных красок и деликатного изящества, наложенная на сюжет кровавого насилия. И снова Фудзикава пожалел, что у него нет семнадцати слогов, чтобы сложить их в хайку, но затем вспомнил, что он солдат, и бросился вперед с мечом в руке, ища врага, которого нужно разрубить, сознавая, что ему единственный раз в жизни представился случай сразиться на мечах и надо спешить им воспользоваться.

Внезапное нападение застигло великого Кондо в очень неблагоприятном положении. Он находился в душе, очищал свое тело, готовясь к событиям следующего дня, и тут взорвалась первая бомба, за которой последовали еще три.

Первой его мыслью было: «Твою мать!»

Кондо сразу же понял, что гайдзину каким-то чудом удалось разыскать их логово. На мгновение захлестнутый яростью, он захотел узнать, кто помог американцу, и представил себе головы этих ублюдков на столе рядом с головой гайдзина.

Выскочив из душа, Кондо накинул халат — голый, его застали совсем голым! — и быстро подбежал к двери. Ванная комната, разумеется личная, находилась на втором этаже, над гостиной. Кондо двинулся по коридору, стараясь осмыслить происходящее, определиться с действиями. Хотя ему почти ничего не было видно, он разглядел тени на стене лестницы, ведущей вниз. Безжалостная пляска теней на стене отражала безжалостность реальности. И тут разорвалась еще одна шоковая граната.

Так получилось, что Кондо смотрел прямо на нее, и яркая вспышка его оглушила; зрительные нервы вспыхнули, заполняя мозг красочными образами ослепительного света, лишая его способности функционировать нормально. Кондо не мог думать, не мог видеть, он оказался совсем беспомощным.

«Твою мать!»

Кондо понял, что возвращаться в ванную нельзя, так как это будет равносильно смерти или пленению, что на самом деле было одно и то же. Однако он не мог идти и в ту комнату, где хранились его мечи, потому что ничего не видел. Его зрение было выведено из строя.

Снизу доносились громкие крики, звон мечей и глухие удары стали но человеческой плоти. Кондо понял, что на его людей напал противник, не уступающий численностью. Ему страстно захотелось броситься к своим мечам, схватить их и, ворвавшись в самую гущу сражения, рубить, рубить и рубить. Он верил, что его появление сможет переломить ход боя.

Но он был слеп.

Кондо подумал: окно ванной.

Прыгать оттуда невысоко — до земли футов десять, не больше.

Вслепую он нащупал дорогу к окну ванной, открыл его, пытаясь вспомнить, как именно оно расположено относительно плана дома, затем сообразил, что только теряет время, и прыгнул вперед. Короткий полет через холодную пустоту — и он с глухим стуком упал на землю.

— Вот он! — воскликнул кто-то. — Хватайте его!

Через мгновение Кондо схватили четверо.

— Сопротивление бесполезно, братишка. Если ты сдашься, мы тебя не убьем.

— Не бейте меня, — жалобно взмолился Кондо, изображая страх и растерянность. — Я повар. Пожалуйста, я здесь только работал, не бейте меня!

Мива старался сохранить спокойствие. Слушая нарастающий рев на улице, он понимал, чтó произошло. Единственная его мысль была о бегстве, но, разумеется, он был слишком напуган, чтобы предпринять такую попытку в одиночку. Поэтому Мива предположил, что Кондо, его верный вассал, придет к нему на помощь.

Однако через несколько минут он понял, что Кондо к нему не придет.

Проклиная свое невезение, Мива подполз к двери, приоткрыл ее наполовину и увидел ту самую пляску теней на стене, которую видел Кондо.

Это зрелище повергло его в ужас.

Он попытался побороть панику.

«Если мне удастся спрятаться, я останусь в живых. Эти люди не смогут оставаться здесь долго. Они должны напасть, убить, отойти. Бежать я не смогу, но я могу спрятаться».

На четвереньках он выполз в коридор, нашел лестницу, ведущую на первый этаж, и словно змея скользнул вниз, в темноту.

— Пожалуйста, не бейте меня, я повар, — скулил Кондо.

Сильные руки прижали его к земле и заломили руки за спину, чтобы связать.

— Этот — пустышка, — сказал один из нападавших. — Акира, отведи его во двор, а мы продолжим.

Трое устремились вперед, чтобы принять участие в общей схватке, которая и не думала затихать.

— Пошли, козел, — бросил оставшийся боец. — Поднимайся с земли. Господи, да ты совсем раздетый, бедняга!

Да, Кондо был раздет, но, поморгав, он убедился, что яркие вспышки, мелькавшие перед глазами, погасли. Кондо снова моргнул, увидел, как из искрящегося хаоса появляется окружающий мир, и обнаружил, что находится во дворе за домом вместе с одним из нападавших. Тот, заломив ему руку за спину, довольно грубо толкал его вперед.