Я ждала, чтобы Блистательный Итемпас выдернул меч и позволил Датэ умереть. Но вместо этого он протянул к нему свободную руку, а на лице у него по-прежнему была улыбка: теплая, ласковая… и совершенно безжалостная. Эти чувства никоим образом не противоречили одно другому, когда его пальцы обхватили лицо Датэ…

Тут мне все-таки пришлось отвернуться: боль в глазах превзошла уже всякое вероятие. Перед ними стояла багровая пелена, заслонявшая весь мир; говорят, так бывает от ярости, но я никакой ярости не чувствовала… Я не видела, что было дальше с Датэ, но, когда он начал кричать, я услышала его крик. Я слышала хруст костей, — это Датэ сперва силился вырваться, а потом — лишь подергивался. Я обоняла огонь, дым и резкую, жирную вонь горелой плоти…

Тогда я ощутила вкус удовлетворения. Оно не принесло радости, но что ж — сойдет и такое…

А потом Пустота исчезла. Она раскололась и осыпалась повсюду кругом, но я этого почти не заметила. Для меня существовала лишь нестерпимая, докрасна раскаленная боль. Кажется, я увидела под собой мерцающий пол Неба и попробовала подняться, но боль пригвоздила меня. Я вновь поникла и свернулась клубочком. Было до того плохо, что даже дурнота не подступилась ко мне.

Теплые руки подняли меня с пола. Такие знакомые руки… Они коснулись моего лица, стирая с него неестественно густые слезы, истекавшие из глаз. Я испугалась, что замараю его белоснежные одеяния кровью…

— Ты вернула мне меня самого, Орри, — произнес воистину сияющий, всеведущий голос. Я заплакала пуще — от беспомощной, невыносимой любви. — Обрести цельность после стольких веков… Я успел подзабыть, каково это… А теперь прекрати, Орри. Не хочу, чтобы на моей совести была еще и твоя смерть.

Как же мне было больно… Я уверовала, и моя вера стала магией, но сама я так и осталась простой смертной. И у магии были пределы… Но как я могла заставить себя перестать верить? Как может человек обрести бога, полюбить его… а потом отпустить?

Голос между тем изменился. Он стал тише, мягче… человечней. Я снова начала его узнавать.

— Пожалуйста, Орри…

Сердце называло его Солнышком, хотя разум настаивал на ином. Я решила послушать сердце, и этого оказалось достаточно — я перестала делать то, что, видимо, делала, и сразу ощутила перемену, случившуюся с моими глазами. Я вдруг перестала видеть и светящийся пол, и вообще что-либо кругом, но боль внутри головы утратила качество, скажем так, истошного вопля и превратилась в непрерывный глухой стон. Я вздохнула и обмякла. Какое облегчение…

— Теперь отдохни.

И меня опустили на смятую постель. Бережные руки подтянули простыни до самого подбородка… И тут меня прохватил жестокий озноб, — похоже, я отходила от потрясения.

Широкая ладонь погладила мягкую шапку моих волос. Я всхлипнула, потому что от этого прикосновения голове сразу стало хуже.

— Тихо, тихо… Я о тебе позабочусь.

То, что я сказала дальше, я сказала не по здравому размышлению. Вырвалось как-то само — я страдала от ужасной боли, пребывая почти в бреду. Стуча зубами, я неожиданно выговорила:

— Так ты теперь мой друг?..

— Да, — ответил он. — А ты — мой.

Я невольно улыбнулась. И продолжала улыбаться, пока меня не сморил сон.

На то, чтобы выздороветь, у меня ушло больше года.

Первые две недели этого срока я провела в Небе, лежа в беспамятстве. Лорд Арамери, вызванный слугами в нашу комнату, обнаружил в ней чуть живую демоницу, начисто вымотанного павшего бога, нескольких мертвых и полумертвых богорожденных и груду золы в форме человеческого тела. Тогда Теврил показал, что не зря владычествовал над миром. Он без промедления вновь послал за Сиэем и, судя по всему, в ярких красках описал ему, как Датэ покусился на Небо, но был остановлен, а там и уничтожен Солнышком, поднявшимся на защиту смертных. И это была в основном правда, ибо лорд Арамери давным-давно усвоил, как трудно обманывать богов.

После этого солнце стало обычным, но я все проспала. Говорят, на радостях весь город несколько дней ходил на голове… Жаль, меня при этом не было!

Позже, когда ко мне вернулось сознание и писцы наконец провозгласили, что я достаточно окрепла для путешествий, меня тихонько переселили в город Наказуем, — это в небольшом баронстве под названием Рипа, что на северо-восточном побережье материка Сенм. Там я стала Безрадой Мок, бедной-несчастной слепой маронейкой, получившей после кончины единственного родственника некоторое наследство. Если кто не знает, Наказуем — городок средних размеров, скажем так, разросшийся мелкий городишко, более всего известный выделанной рыбьей кожей и довольно сносным вином. Мне достался скромный домик на берегу. Оттуда открывался чудесный вид на тихий городской центр и на вечно неспокойное море Раскаяния… ну, по крайней мере, мне так сказали. Что ж, море мне понравилось; можно было вспоминать добрые старые времена и детство в Нимаро.

Со мной туда переехал некий Энмитан Зобинди — немногословный здоровяк-мароне, не муж мне и не родственник. Это на несколько недель дало пищу городским сплетням. Скоро горожане, охочие до беззлобной насмешки, дали ему прозвище — Тень или, если полностью, Безрадина Тень, потому что в городе его видели в основном, когда он выполнял для меня какие-то поручения. Городские дамы сперва стеснялись нас посещать, но потом одолели застенчивость и принялись еженедельно намекать мне, что пора бы уже решиться и взять этого человека в мужья, ведь все равно он выполняет работу, надлежащую мужу… Я лишь улыбалась в ответ, и постепенно они от меня отстали.

Если бы они учинили мне пристрастный допрос, быть может, у меня хватило бы нахальства сознаться: Солнышко таки делал не все, чего ждут от мужа. Да, со времен Дома Восставшего Солнца мы с ним делили постель, и это было очень удобно, потому что по дому гуляли сквозняки, а так я сберегала уйму денег на дровах. А еще — утешительно, ибо с некоторых пор я повадилась часто просыпаться ночью в слезах или от собственного крика. Тогда Солнышко обнимал меня и гладил по голове, а то и целовал. Этого мне было достаточно для восстановления душевного равновесия… Поэтому я не спрашивала с него большего, да он и не предлагал. Он не мог заменить мне Сумасброда. А я не могла стать для него ни Энефой, ни Нахадотом.

И все равно мы помогали друг другу.

Должна заметить — он стал разговорчивей. Даже рассказал мне кое-что о своей прошлой жизни. Часть его рассказов я тебе уже передала, часть — никогда не открою.

И — о да, увы… Теперь я слепа начисто. Окончательно и бесповоротно…

Способность видеть магию так и не вернулась после битвы с Датэ. И мои картины оставались всего лишь краской на полотне — ничего особенного. Мне по-прежнему нравилось рисовать, но видеть их я больше не могла. А когда под вечер я выбиралась на прогулку, то ходила медленней прежнего: здесь не было ни зеленого мерцания Древа, ни испражнений «боженят», чтобы ориентироваться по ним. Но даже будь я, как прежде, способна их видеть, они здесь просто отсутствовали. Наказуем — это тебе не Тень. Магия здесь совсем не водилась…