А я представила себе, как мужчина выбирает одежду, достойную погребения в ней… заплакала.

– Я ничем не помогла тебе – совсем, Тема.

– Ага, только тебя туда, – тяжело вздохнул он и вдруг взглянул на меня как-то отчаянно: – Были мысли у меня… Я не говорил тебе, трудно было даже думать об этом, но недавно узнал, что Зоэ ждет ребенка... И я смирился, Зоя – сам виноват. И подумал… грешным делом – а почему нет? Светка – солнышко такое… зачем все эти страсти, если уже согласен на просто устроенность, уют и покой? И сам тоже можешь дать это другому… по-настоящему хорошему человеку, которого ценишь? А еще – бедность там, а мальчишка такой хороший... Я думаю, что сложилось бы – без надрыва, по согласию и желанию. Я может и не заслуживал ее, но дать им мог многое. Но даже телодвижений никаких не предпринял – не успел, только мысли... И тут, как ответка – вот это. Страшно, Зоя…

Мы еще посидели… я даже предложила ему переночевать у нас на диване. Выходить в ночь, на холод казалось таким неуютным… Неужели ему хотелось?

– Нужно… мне очень нужно посмотреть квартиру, Зоя. Давно в Питере не был. Переночую у себя.

– Прямо так сильно нужно? – удивлялась я ему.

– Да, есть такое… – растерянно улыбался он, – хоть на счет этого буду спокоен, когда еще вырвусь?

Когда уже проводила Артема, проследив из окна, как он садится в такси, как осторожно машина покидает двор, слегка пробуксовывая в низких снежных заносах, прошлась по квартире… Эти сутки перевернули что-то во мне задом наперед. Трудно было понять – что изменилось.

Мысли о детях? Рома и Сережа в порядке, сегодня у них никого не выпустили в увольнение – в связи с катаклизмом. Ребята психовали, докладывая мне об этом, а я думала об их начальстве с теплом и почти с любовью – святые люди, на самом деле. И неважно из каких таких побуждений и на каком основании был перекрыт курсантам кислород, как выразились мальчишки. Решение было мудрым.

Мама… там все было в порядке – Гриша накормлен и в тепле, а мама Света… она просто уехала. Ребенок принял это и пока ему интересно с няней, и он плотно занят, скучать по маме точно не станет. В запасе есть какое-то время.

Папа… вылетает через три дня. Чувствует себя неплохо. Только я знала, что даже если не очень – мне не скажет, и от этого было немного не по себе. Скорее бы вернулся!

А где-то в поезде под стук колес отсыпался вымотанный донельзя Усольцев. А я все-таки сволочь первостатейная – понимала я совершенно отчетливо. Отлично знала, что у него служба, да еще дополнительная нервотрепка в связи с переводом. Все эти перелеты туда-сюда с постоянным недосыпом… И при этом он умудрялся еще мотаться учиться танцам? Это просто нереально, я в таком режиме не протянула бы и недели, а он – месяц. Наверное, как и я сейчас – старался занять себя максимально и с пользой, чтобы не было времени на душевные метания. Или мужчины не мечутся? Я же восприняла это буднично – цветы оценивала, таскала его по Питеру…

Но как же хорошо, что он все ближе и ближе – с каждой минутой. От этого становилось все спокойнее, я ждала его совета и решения. Готовилась. Утром в понедельник готовила еду – замариновала отбивные, поставила в духовку перловку с овощами, мы любили такую кашу. Пробежалась еще раз по квартире с тряпкой, даже заглянула в папину комнату и протерла пыль на его столе, сдвинула клавиатуру… и увидела под ней два конверта.

Взяла их в руки машинально – даже не успела ничего подумать – записка это для меня или еще что? Конверты не были заклеены и на них не указан был адрес… я приоткрыла и потянула вверх исписанный лист. Глаз выхватил только обращение – Томочка...

У меня затряслись руки, и перекрыло дыхание. Сердце поползло к горлу и застучало там, сдавливая его. Вдруг встало перед глазами… по-дурному, дико, глупо, по вдруг представилось – с ним что-то случилось… Нет! Случилось самое страшное, как со Светой, а я стою и читаю это его «Томочка» и умираю от того, что не знаю – что с этим делать?! Ничего нельзя – ни отдать письмо маме, ни уничтожить его! Потому что это…

Звонок в дверь прозвучал, как спасение. Я кинулась в прихожую, распахнула дверь и увидела заснеженного Усольцева. Мы смотрели друг на друга какие-то мгновения. И его взгляд стал встревоженным, а брови нахмурились. А я шагнула, взяла в ладони его лицо, встала на цыпочки и поцеловала – сама, как он хотел. В губы и щеки, в нос и подбородок… заплакала от радости.

– Зоенька… родная моя, что… такое случилось? – успевал говорить он, – дай мне хоть войти.

– Нет, Витя, нет, – бестолково мотала я головой, прижимаясь к холодной одежде всем телом.

Он подхватил меня одной рукой и внес в прихожую. Бросил сумку и поставил меня на пол. Сам обнял и поцеловал – осторожно и бережно. Вытер слезы со щек.

– Что стряслось, пока я спал? Все наши живы? Что тебя так колотит, Зоя, из-за чего?

– Да… да – живы, – кивала я, – колотит. Согрей меня, Усольцев. Нужно мне, не могу больше одна… без тебя. Сейчас, пожалуйста… хочу…

Двигаться не хотелось. В теле чувствовались сразу и приятная усталость и уютная легкость. Я лежала на плече мужа, тесно прижатая тяжелой рукой к его телу, и чертила ноготками узоры на мерно вздымающейся мужской груди. Мы расслабленно молчали… Все было так, как всегда. Все, как годы до этого – ощущение двух сложенных вместе, наконец, половинок. И невыразимое удовольствие от идеального их совпадения. Но никогда еще я не слышала столько признаний и обязательно с наречием «очень». И смеялась, и плакала от этого, а сейчас успокоилась, расслабилась, пригрелась… И так захотелось забыться! Лежать бы вот так… совсем бездумно. А не получится, нельзя.

– Витя... здесь серьезный разговор не получится, давай вставать. Иди в душ, и буду кормить тебя…

День клонился к вечеру, мы сидели на кухне по разные стороны стола и смотрели друг на друга. Обед сильно припозднился, скоро пора уже было собираться на вокзал. И поговорить, наконец, по существу – сейчас, когда ничего уже не отвлекает и не мешает.

– Полдня прошло… – напомнила я, – мама там ждет. Сегодня вечером нужно ехать, завтра похороны.

– Поедем вместе. Расскажи мне про мальчика, – попросил он, и я растерянно покачала головой.

– Мальчик… маленький. Ты сам увидишь. Я не знаю – справимся мы или нет? Боюсь наломать дров... Помочь хочется, а вот уверенности, что смогу быть такой мамой, как Света, нет. Что делать, если он начнет вредничать? А я же, как фельдфебель… когда ты был в море, а у мальчишек – переходные бзики…

– Зоя… – прошептал Виктор так, что у меня дрогнуло сердце: – Чего ты хочешь сама?

– Помочь, я же говорю! – рассердилась я... на себя, наверное, – ну его же не в тюрьму заберут, Витя! И я не уверена, что мы с тобой – лучший вариант. Могут усыновить по-настоящему хорошие люди.

– А мы с тобой – не самые.

– Ой, далеко не самые – оба, – признала я, – ты и сам это знаешь. Сначала даже в голову не пришло усыновление. А когда пришло – испугалась, только теперь уже ни о чем другом думать не могу.