Не знаю, случайно или умышленно, но моя мать никогда не рассказывала о своей жизни, поэтому я восстанавливаю ее по тем крупицам, что удается найти. Мама не учила меня готовить, как не учила быть матерью, и мне приятно сознавать, что всему этому я научилась самостоятельно… заполняя пробелы в рецептах, так сказать.

Уже третий час ночи, когда я привожу в порядок кухню и посылаю сообщение Энид. Спать не хочется. Я завариваю чашку чая и собираюсь взять печенье Бруно, когда замечаю маленький бумажный пакетик, на котором аккуратным почерком Бена написано: «Вы уже пробовали печенье с дроблеными бобами какао? Держу пари, что нет!» Наверное, Фиона забыла мне сказать, что к нам заходил Бен.

Внутри пакета я нахожу ореховое печенье и еще один пластиковый пакетик с чем-то, напоминающим мышиный помет. Я открываю пакетик и пробую его содержимое. Вкус шоколада, насыщенный и немного горький. Однако послевкусие совершенно иное: во рту становится сладко, я не могу определить этот вкус, он слишком сложный. Я кладу в рот печенюшку от Бруно. Кажется, Бен на верном пути.

На следующее утро Энид возвращает мне статью в режиме правки — почти весь текст выделен красным цветом. Но не успеваю я приняться за исправления, как она звонит мне сама.

— С каких это пор вы превратились в доморощенного философа? — спрашивает она.

— А что, я не могу позволить себе быть немного сентиментальной?

— Вы пишете о кулинарии, не забыли? — со вздохом спрашивает Энид.

— Я же включила в колонку три рецепта.

— Прекрасно, но зачем вы посоветовали читателям заполнять пробелы? Какие еще пробелы? Не понимаю. Это слишком сложно. Кулинария не должна быть сложной для понимания, — говорит Энид.

— Хорошо, я все исправлю, — говорю я.

— Не надо, я сама исправлю, — отрезает она.

— Ладно. Исправляйте.

— Послушайте, — продолжает Энид. — Нам нужно встретиться. Среда, в час дня. Бистро «Рив Гош». Знаете, где это?

— Знаю, — отвечаю я, хотя вовсе этого не знаю. — А что случилось?

— Ничего, — после некоторой паузы отвечает Энид. — Ничего особенного. Просто приходите, хорошо?

Я вешаю трубку, стараясь избавиться от дурных предчувствий. В голосе Энид слышалась какая-то холодность и отстраненность, обычно она разговаривает более дружелюбно. Что-то случилось.

Скорее всего, меня увольняют.

Не знаю почему, но от этой мысли на душе становится тревожно, хотя я сама собиралась уволиться.

Кого я обманываю? Какая из меня писательница? Энид приходится практически переписывать статьи, потому что я не способна связать двух слов. Впрочем, она еще ни разу меня не упрекнула, молча исправляя орфографию, пунктуацию и синтаксис — черт его знает, что это такое, — словно добрая фея грамматики.

Может быть, я кого-нибудь подвела? Если саму Энид, то мне очень жаль, потому что она мне нравится. А может быть, я волнуюсь из-за того, что уже вошла во вкус и мне нравится писать статьи? Поначалу мне казалось, что мне нечего сказать людям, зато теперь мысль о том, что по утрам в четверг читатели могут развернуть газету, прочесть мои рецепты и отправиться в ближайший супермаркет, наполняет меня счастьем. Это счастье вовсе не похоже на то, которое я испытываю, повторяя сложнейший рецепт или придумывая какое-нибудь потрясающе вкусное блюдо.

Я подумывала о том, чтобы присылать статьи из Нью-Йорка, как советовал мне Майкл, но затем поняла, что это слишком хлопотно, ведь мне придется переезжать, заново обустраиваться, а потом незамедлительно браться за работу в «Граппе». Нет, я опережу Энид и уволюсь сама. Сначала я хочу позвонить ей и сказать об этом по телефону, но затем решаю, что лучше сделать это при личной встрече.

Я вожусь с тестом, когда звонят из банка и сообщают, что согласны выдать мне кредит для первого взноса в «Эй-И-Эль», чему я очень рада, поскольку срок подачи документов истекает в пятницу, то есть через четыре дня. Я звоню Джерри Фоксу, который соглашается пригласить своих коллег, чтобы всем вместе просмотреть финансовые документы синдиката. Он уверяет, что мне не нужно лично присутствовать на собрании инвесторов, если я заранее пришлю бумаги с моей подписью, заверенные нотариусом. Мы уже заканчиваем обсуждение самых неотложных дел, когда Джерри вдруг спрашивает:

— Да, сегодня утром из «Эй-И-Эль» мне прислали две коробки документов. На них стоит твое имя и имя какой-то… постой, — слышно, как Джерри шелестит бумагами, — …вот, какой-то Рут Бернштейн. Кто это?

Наверное, секретарша Маркуса все перепутала и вместо Рут прислала документы Джерри. Я объясняю ему ситуацию и прошу переслать коробки мне.

— Мира, в них полно документации. Я не уверен, что Ави успеет все изучить до пятницы. К тому же делать копии очень недешево. Ты уверена, что они тебе нужны?

— О копиях можешь не беспокоиться, — отвечаю я. — Просто вышли их мне, и все. Привлекать Ави не нужно. Если он захочет что-нибудь узнать, пусть позвонит Рут, она все ему объяснит.

Зачем платить Джерри пятьсот долларов в час, если Рут согласна работать за угощение?

— Эта Рут знает, что делает?

— Она магистр экономики, окончила Уортон, — говорю я.

— Ну, тогда попроси ее поторопиться. У тебя осталось четыре дня.

Мой следующий звонок — Рут.

— Что у тебя завтра на обед? Как насчет холодного супа с авокадо и старой доброй паэльи[49]с лобстером?

— Таких блюд в моей диете нет, — отвечает Рут.

— Хорошо, тогда жаренные на гриле устрицы с соусом чили и лаймом, лобстер на пару и салат из авокадо с грейпфрутом.

— Разрабатываешь меню здорового питания?

— Вроде того.

— А что на десерт?

— Две коробки документов.

Рут смеется.

— Сделай еще шоколадный чизкейк без сахара и масла, и я приеду.

Ни одно из чудес современного мира не сравнится с хорошим печеньем, поданным к пятичасовому чаю, когда душа требует покоя. Это возможность и отдохнуть, и отвлечься от дел, и даже развеселиться. Чай с печеньем врачуют душу и тело и усиливают аппетит перед ужином.

Весь день я потратила на то, чтобы раскрыть секрет орехового печенья Бруно, и, кажется, близка к успеху. Я ставлю перед Ричардом тарелку со своим печеньем и чай, который налила в его любимую чашку из веджвудского фарфора, затем кладу два десятка печенюшек в пакет для отца и Фионы. И поскольку этим рецептом я во многом обязана Бену, я укладываю печенье во второй пакет, наполняю стакан чаем со льдом и поднимаюсь на пятый этаж, где сейчас работает Бен.

Найти его нетрудно. Дверь одной из квартир приоткрыта, и оттуда доносятся вопли Брюса Спрингстина. Я стучу, никто не отвечает, и я захожу в квартиру. Бен загорает на балконе, задрав ноги на перила, и читает газету.