Предоставленная сама себе, Катерина занималась именно тем, что устроил ей друг отца в Лондоне, — осмотром достопримечательностей. Дворцы и памятники ей быстро наскучили, но Нотр-Дам и Эйфелева башня поразили ее. Оба эти памятника привлекли ее своим масштабом и странным уродством. Катерина сидела часами у подножия каждого из них, пытаясь понять болезнь человеческого величия и то, какую форму oна может принять. Но именно Лувр был последней каплей, которая сбила ее с пути осмотра достопримечательностей. К тому времени, как она пробралась через четыре крыла, наступил вечер, и она устала больше, чем когда-либо в жизни. Все, что он увидела, смешалось в ее голове: римские и греческие статуи, полотна Ренессанса и Реформации, даже кривая улыбка Джоконды, ради которой она бродила по длинным коридорам и обнаружила маленький, непримечательный холст.

Когда она выбралась на улицу, солнечный свет уже таял, и в квадратном дворе было полно людей, которые приходили в себя от этой экскурсии. Казалось, что большинство из них были готовы лечь и умереть. Некоторые дети вообще рыдали от усталости и голода. Она не заметила никакого счастья или радости у людей, толпившихся вокруг нее. «Какая тяжелая ноша — эта культура. Какую дань она берет», — подумала Катерина.

Этой ночью, после горячей ванны, она вышла на балкон и наблюдала за людьми, гуляющими внизу. Странный свистящий французский язык и множество запахов доносились до нее вместе с приливом сексуальной энергии. Это был Париж, частью которого она должна стать. Со своего карниза Катерина поняла, что может смотреть на головы спешащих пар, наблюдать за любовными свиданиями и ощущать желание, которое царило там. Она видела его в словах своего отца в бухгалтерской книге; она видела его в позах, полных бесстыдства и ловкости, на рисунках в магазине; она видела его в безумстве юного Джима, изливающегося в нее со спины, не умеющего унять свою дрожь.

Катерина так возбудилась, вдыхая ароматы и сексуальную энергию и просеивая это через решето памяти, что ей пришлось пойти в ванную, сесть на биде и позволить воде литься и литься, пока она не освободилась от своего напряжения.

Радьярд и его товарищи вернулись на следующее утро. Катерина все еще нежилась в постели, позволив боли, причиненной Лувром, покинуть ее конечности. Их голоса, перемежаемые грубым смехом, нарушили молчание квартиры. Катерина подождала, и достаточно скоро раздался стук в дверь. Ома ответила, и Радьярд вошел. Его золотые волосы, разделенные пробором, свободно падали вокруг лица; на нем не было жилета, он держался за черные подтяжки; его белая рубашка хрустела и наполовину вылезла из брюк. Радьярд вел себя развязно: картинно прислонившись к стене, он осыпал ее комплиментами.

Вечером он пригласил ее на обед в ресторан под названием Ла Ша Блан на Рю дэ Одесса, возле Гар Монпарнасс; Радьярд сказал, что там всегда полно почти знаменитых артистов и писателей. Они сидели внизу в углу, а комната уже была наэлектризована разговорами и звоном стекла. Радьярд попросил ее не сводить глаз с деревянной лестницы в дальнем углу: там можно было увидеть знаменитых людей, спускающихся вниз. Катерина не могла узнать никого из них, и это меньше всего ее заботило. Радьярд попробовал на вкус разные марки вина, ни одна из которых для нее ничего не значила. Затем они начали пить. Сначала шампанское, потом вино. Никогда Катерина не чувствовала себя лучше. Радьярд рассказывал ей дикие истории о днях, проведенных в Париже, и каждые несколько минут прерывался, чтобы воскликнуть, как невероятно красиво она выглядит сегодня.

Они никак не могли перейти к заказу и еде. Радьярд держал ее за правую руку, нежно лаская, и наклонился ближе, чтобы его было слышно сквозь стоящий в зале шум. Катерина сладко уплывала. Она чувствовала запах одеколона, которым он пользовался, и его дыхание с привкусом вина на своей коже. Радьярд был так близко, что она могла видеть черные точки на подбородке, где волосы были прекрасно выбриты. Его губы были влажными и пухлыми. Затем внезапно, без преамбулы, она поцеловала его, и это длилось очень долго. У нее кружилась голова, когда он работал ртом, посасывая ее губы, надавливая языком на ее зубы.

Вино и его рот заставили ее потерять всякое чувство реальности; она не понимала, где находится и что за люди вокруг нее. Они просто сидели, касаясь губами друг друга, их руки все еще лежали на столе.

Радьярду пришлось поддержать ее, чтобы вывести из ресторана. В двухколесном экипаже по дороге домой он держал ее лицо руками и ласкал его своим опытным ртом. Катерина смотрела на африканскую маску, когда он пронес девушку мимо нее, и думала о том, каково это, когда тебя целуют таким полными губами. Он положил ее на кровать и уверенным движением открыл все ее тайные места. Она позволила ему блуждать там, где ему хотелось. Радьярд задержался надолго на ee сосках, возбудившись от их размера. Когда он обнаружил родинку под ее левой грудью, он сказал, что это верный знак, что ее жизнью будет управлять сердце, а не разум.

Все это время Катерина оставалась в странном состоянии отрешенности и желания: он был искусным исследователем, а она — страстным учеником. Это было неплохо, но единственной запоминающейся частью вечера — лучшей частью, воспоминание о которой всегда волновало ее, — был первый поцелуй в Ле Ша Блан. Под действием прекрасного вина и опытных губ.

Утром он снова взял ее. Более небрежно, войдя в нее со спины, когда она лежала, отвернувшись, на своей стороне кровати. Она не возражала: это было нестандартно. Радьярд поднял ее волосы и поцеловал сзади в шею, когда кончил.

Следующие девять месяцев были головокружительной скачкой на лошадях карусели. Она позволяла себе выходить, став неотъемлемой частью свиты Радьярда, охотившейся за сенсациями. Каждый день они искали ответ на единственный вопрос: где и как получить удовольствие. Каждую ночь они совершали набеги в новые рестораны, где выпивали реки вина, находили ночных бабочек — за одну секунду можно было закрутить роман и порвать отношения.

Антуан выпивал залпом флягу каберне, и его приходилось приводить в чувство сильными ударами в грудь и живот; Mapи рванула вверх свое обширное платье и шумно пописала в самом центре бульвара Сент-Жермен; Граф Владимир поехал на лошади без седла с Энн, которая сидела на нем верхом, и почти сломал свой орган во время падения; в закусочной, которую они больше никогда не собирались посещать во время своих вылазок, Катерина поднимала свои юбки со спины и показывала затаившей дыхание публике свои тугие белые шаровары.

Радьярд должен был — удивительно, что он вообще мог это делать, выпив столько вина, — пройти с бесстрастным видом поздно ночью по ресторану с открытой ширинкой, в то время как его толстое возбужденное достоинство выглядывало прямо из нее.

Это больше, чем его деньги, делало его лидером группы.

Секс лежал в основе всего: каждой экскурсии, каждого проявления, каждой диверсии. И каждая ночь заканчивалась им. Радьярд стремительно тратил пачку денег и брал, кого хотел. Катерина не возражала. Он ей очень нравился. Радьярд обладал очарованием, щедростью, теплотой и неверностью человека, которому дано все в жизни и требуется только хорошо проводить время. Радьярд и она получали удовольствие в необычайно высокой кровати в ее комнате или в необычайно большой в его, но Катерина знала, что это когда-нибудь закончится. Она знала, что была просто еще одной очаровательной забавой для него; а он для нее был удивительным проводником к новым границам удовольствия и диковинок.