чтож! Такая уж видно наша доля…

[***]

Среда, 12 октября

…Бедлам все разрастается. В Москве [1845] рабочие грозят 15 октября начать всеобщую

забастовку. В больницах бесчинствует младший персонал служащих: избивают докторов, бросают на

произвол судьбы больных... в клиниках обязанности низших служащих исполняют студенты.

Вероятно их не сегодня-завтра изобьют как «буржуев» и «интеллигентов»…

Штаб главной «говорильни» перенесен в Совет Республики…

[***]

…Скучно жить… и [1846] обидно… обидно за свою тупость – я никак не могу уловить величия в

«геологическом» перевороте России. Меня слишком оскорбляет гротеск [1847] ворвавшийся в нашу

историческую трагедию; он мешает мне разглядеть тот земной рай, которым [1848] соблазняют

«широкие массы» – и меня совсем не утешает, что во французскую революцию творились такие же

безобразия и зверства…

[***]

…Была Александра Алексеевна А. (464) Удивительная старуха [1849]; ко [1850] всему относится

философически, ходит на разные собрания, с [1851] большим юмором передает

свои [1852] наблюдения из революционного «быта», рассказывает анекдоты couleur du temps [1853].

Два мне понравились. Батюшка возглашает с амвона: «Мир мирови даруй нам, Господи, без аннексий

и контрибуций…» (465)

Недурно и послание члену Врем[енного] Правительства: «Товарищу братский привет шлют братья

Сим и Иафет…» (466)

Пятница, 13 октября

Московские рабочие объявляют 15 октября новую и на этот раз всеобщую забастовку… вплоть до

канализации!.. (467) Каждый день увеличивает развал России.

[***]

…Вчера была вместе с М[и]х[аилом] на открытии совещания общественных деятелей (468).

Впечатление уныния и бессилия… [1854] Все, конечно, подхлестывают себя бодрыми словами:

«Россия не может погибнуть…» «Мы верим…» «Я верю…» Но это звучит как: «верую! Господи, помоги моему неверию…» Вопль, который не вяжется с лейтмотивом: «патриотизма нет…» «все летит

к черту…» «народ взбесился…» «армия, это – сброд убийц, пьяниц и трусов» – и т[ому] п[одобное].

Был очень волнующий момент, когда Евг[ений] Трубецкой (469) взволнов[анн]ым, прерывающим

голосом заговорил о [1855] наших мучениках офицерах, предложив собранию преклониться перед их

героизмом. Все поднялись как один человек… Родзянко плакал. В зале то тут, то там слышались

рыдания. Вся речь Трубецкого бурная, необыкновенно талантливая, была проникнута такой горечью, таким возмущением, таким разочарованием пораженного [1856] в самое сердце патриота. Между

прочим, он сказал: «В XVI веке, в Смутное время, когда поляки жаждали Троицкую лавру (470) –

поляков было среди осаждающих всего одна треть. Остальные две трети была наша русская сволочь –

тогдашние большевики». Эту «непарламентскую» фразу покрыл гром аплодисментов. Но это был

только минутный рефлекс [1857], отклик на то, что каждый таит про себя. Уже в перерыве мне

говорили: « – Какая неосторожность!.. ах, Евгений Николаич – всегда такой!.. Уж если захочет

выругаться – его ничем не удержишь… Начнет великолепно – а потом вдруг такое бухнет…» Надо

сказать правду, что критиковали мущины – «общественные деятели», а дамы были очень довольны.

Речь Новгородцева (471) была очень умная лекция и сводилась к тому, что напрасно многие думают, что мы отброшены в XVI век. Мы свалились в эпоху до государственную, прямо к Гостомыслу (472).

Тоска по Варягам дошла до того, что при посещении Вильгельмом Риги, какой-то славянский фанатик

германской власти гаркнул: – Да здравствует Вильгельм, император всероссийский (!!!)…

[***]

Вторник, 17 октября

…Общая забастовка «пока» отложена. Читать газеты – это окончательно лишать себя с утра

способности что-ниб[удь] делать, а не читать – не хватает характера. Все горит и валится…

[***]

…«Кадетский» съезд (473). Часовая речь Мандельштама (474) – вычурная, тяжелая декламация о

красоте партии «Народной Свободы[»] – всех утомила…

Остальное было очень прилично, но ужасно грустно. Прекрасно, сдержанно, без всяких

риторических «фиоритур» (475) рассказал историю Временного Правительства Набоков (476). Из всех

кадетских «генералов» – самая корректная, самая изящная манера говорить и держаться у Набокова.

В каждом слове, в каждом жесте чувствуется европеец первого разряда. В его сдержанной, благородной характеристике вся жизнь Временн[ого] Правит[ельства] являет картину такой

безнадежности, что руки опускаются…

[***]

Забегал Бальмонт. Кипит против Керенского, с котор[ым] во времена «изгнания» дружил в Париже.

Теперь он отхлестал его в стихотворении «Говорителю»… (477) Я ему говорю: – Что же это будет, Константин Дмитриевич?

А он: – Будет все хуже… [1858]

[***]

Четверг, 19 октября

…Рабочие грозятся остановить жизнь в Москве завтра в ночь на 21-ое. Сегодня, в отделе Земгора, большевики дали первое представление. Там кожевники бастуют уже [1859] 2 ½ месяца (478).

В комитет явился бледный, с дрожащими губами рабочий и потребовал, чтобы правление выдало

немедленно 1000 р[ублей] рабочим на фуфайки. Ему ответили, что касса пуста и что во всяком случае

надо обсудить это предложение. «Делегат» возразил, что «обсуждать» – некогда и что если

администрация сейчас же [1860] не согласится [1861] на требования по «сей бумажке» (и он подал

клочок бумаги, на кот[ором] было напечатано несколько «пунктов» на машинке) – то будет

приступлено к «активным» действиям… [1862] (Как быстро усвоили наши рабочие революционную

терминологию!) Сунув «администраторам» эту бумажку, делегат дал им на размышление пять минут.

Через 5 минут он вбежал еще более дрожащий, захлебываясь [1863] проговорил: – сюда идут рабочие, спасайтесь, я ни за что не отвечаю – и убежал. Действительно, в помещение ворвалась [1864] пьяная, крайне возбужденная толпа... [1865] «Земгорцы» [1866], однако [1867], каким-то чудом успели

испариться… [1868]

[***]

…Читаю для назидания и утешения Тэна (479). Не утешает. Еслиб можно было уснуть, закоченеть на

несколько месяцев…

[***]

Суббота, 21 [1869] октября

М[ихаил] в понедельник уезжает в Петербург. Он получил две телеграммы – одну из комиссии

Особого совещания, другую от барона Нольде. Его вызывают в Комиссию для составления

законопроекта Основных Законов для Учредительного Собрания. (Какая длинная «комиссия»!) А я вот

ни капельки не верю в спасительность этого самого Учредительного Собрания… Не верю даже, что

«оно» состоится… –

Пока что немцы расколотили вдребезги итальянцев… (480) –

[***]

Среда, 25 октября

…М[ихаил] третьего дня уехал в Петербург, а сегодня, в вечерних газетах, сногсшибательное

известие, что большевики захватили власть, овладели телефоном, телеграфом, Государственным

банком. Временное Правительство арестовано, кроме Керенского, который успел скрыться. (Ловкий

малый!) Слухи фантастические. Новый кабинет будто бы составлен так: Ленин – премьер, Троцкий

министр иностранных дел, а только что прогнанный Верховский (481) опять «обернулся» военным

министром… Конечно, на Руси все возможно, но это как будто бы для нас «чересчур»…

[***]

…Последнее телефонное сообщение было сегодня в 3 ч[аса] дня. Никитин (482) телефонировал

Рудневу, что все Временное правительство сидит