Он засуетился, будто действительно шершнем ужаленный, наскоро тиснул мне руку и скрылся за дверью, убегая на свое очередное, самое, вероятно, важное для него задание.

И жалость к нему во мне исчерпалась, пропала.

«А может, и впрямь его обратно забрать? Верный будет песик… О, боже, о чем я? Нашел верного…»

Набрал Жбанова. Доложил:

– Не поверишь. Я ожидал раздумий, а получил мгновенный и благодарный взрыв энтузиазма.

– В каком эквиваленте?

– Не менее веса тела объекта. Можешь снимать народ…

Он хмыкнул:

– Рано. Посмотрим на его реакции. Выражение лица при выходе из учреждения, при езде на машине… При входе в иное учреждение… И – так далее.

– Ах, вот оно как…

– Да, зря я это… Учу тебя лишнему.

Подчеркнуто назидательный и конечно же популистский разгром спецслужбы Сосновского долго ждать себя не заставил. Восторженно голосила пресса, с наслаждением обсасывая детали изъятия материалов видео– и аудиозаписей слежки за всластьпредержащими, неслыханных технических средств и оружия, докладывая о череде арестов и предъявленных обвинений.

Мне, как персонажу, стоявшему поодаль от схватки, удивляться ее перипетиям не приходилось. Единственным смутившим меня обстоятельством была комбинация с Корнеевым. Зачем ее затевала питерская команда, если все можно было решить так, как все и решилось: лобовой атакой, без финансовых трат? Поинтересовавшись на сей счет у Жбанова, получил ответ: мы хотели знать, насколько все далеко зашло.

Логично. Хотя опять-таки – нерентабельно. С другой стороны, мошна власти бездонна, ее логика парадоксальна, и выкидываемые начальством коленца я уже привык воспринимать снисходительно и отстраненно.

Своих опричников Сосновский сдал легко, как порожнюю посуду на помойку, открестившись от всего ими содеянного, но удар Кремля конечно же был направлен не на обнаглевшую охранно-боевую лавочку, а на ее владельца, чье могущество клонилось к закату с быстротой заходящего в тропиках солнца.

Недолгая и зыбкая эпоха олигархов-выскочек заканчивалась.

Сгинул в зарубежных далях перепуганный переменами Гуслинский, степенно переместился в оные и Волоколамский, успешно, впрочем, провернув напоследок гениальные финансовые аферы. А именно: получил кредит Центрального банка, дабы погасить кризисную задолженность по зарплатам ФСБ, МВД, Минюста, Минобороны и Кремля, чьи платежи осуществлялись через его банк. Далеко глядел махинатор, раздавая некогда взятки в инстанциях, дабы денежки силовых структур проходили через его коммерческую лавочку. А далее, надув всех и успешно переведя активы за границу, посчитал свою миссию в России законченной. Дал понять озлобленным чекистам, что документы как по их частному финансированию, так и по финансированию предыдущих президентских компаний лежат страховыми полисами у него в сейфах, а потому затеваться с разборками все равно что справлять большую нужду в вентилятор. Затем околпачил иностранных кредиторов на миллиард, ссылаясь на изменение политической ситуации в прежней стране его пребывания, и зажил себе припеваючи в цивилизованных недрах Западной Европы.

Неугомонные кремлевские мстители пытались привлечь его к высылке в гостеприимную Москву, вменяя ему в вину многообразные факты отмывания криминальных денег, махинации с кредитными авизо, грозя объявлением в международный розыск, но не тут-то было: в обвинительной папочке, хранящейся в МВД, кто-то подменил документы, благодаря чему доказательная база рассыпалась прахом.

То бишь кары и казни не состоялись, но так или иначе, цель новой президентской команды была достигнута: тройка толстосумов, открыто покушавшихся на государственную власть, была с позором сметена в небытие.

Покуда не трогали Ходоровского, но, как я подозревал, до поры. Вел он себя нагло, самоуверенно, но умно, выбрав в качестве гарантий своей безопасности тактику скупки влиятельных фигур со всеми их позициями. И действовал, опираясь на продажных марионеток, возглавлявших те или иные властные блоки. Но в политику его тянуло, чесались амбиции. Тем более, как и Сосновский, он понимал, что в политике-то и сосредоточены все деньги. Наглости в этом смысле ему придавал и Запад, считавший его своим эмиссаром и вообще доверенным парнем. И с этакой откровенной поддержкой приходилось считаться всем, даже российскому президенту. Но – насколько долго? Ведь крепнущая ежедневно концепция беспрекословной власти Кремля исключений допустить не могла по определению своей бульдозерной философии.

Что, кстати, мигом уразумела остальная олигархическая братия, почуявшая тенденцию к своему беспощадному умалению, мигом присмиревшая и занявшаяся налаживанием полезных контактов с актуальной политической командой. Иными словами, решившая пожертвовать частью доходов во имя возможности извлечения таковых.

Эти плотоядные на господство не претендовали. Этим были нужны замки, яхты, виллы, самолеты, острова, футбольные команды с историей и калейдоскоп животных наслаждений. Они вполне удовлетворялись мелкими целями и крепили свои хозяйства, обеспечивая их безопасность лояльностью к власти.

Ложась перед любым ее напором кверху брюхом, они таким манером обращали в бессмыслицу идеи любых атак на них, способные исходить из дубовых лакированных кабинетов. Они делали деньги и делились деньгами. Они становились партнерами высших чиновников, дававших им возможность делать деньги, ибо сами чиновники умели лишь принимать подношения и подношения подносить. Разорить эту свору был способен либо глобальный кризис, либо невероятная революция сверху.

А вот нашу контору, расходный инструмент большой политики, упразднили походя, одним днем. Новый большой министерский начальник, из гражданских, похожий на вежливого дрессированного козла, проблеял на всех экранах страны, что, дескать, борцы с оргпреступностью зарвались, поставили себя выше закона, обрели несвойственные им полномочия, а потому и получили укорот сообразно идейному отпору нашего славного демократического общества.

И вообще, как следовало из дальнейших его разглагольствований, тема организованной преступности свою актуальность утратила.

В чем-то, кстати, он был и прав. Другое дело, что тему закрыли мы, разрушив ее основу, разбив криминальные формирования, уничтожив самых талантливых их вожаков, рассеяв группировки по тюрьмам и колониям, но это вовсе не означало, что они потеряли способность возродиться при любом благоприятном для них моменте. Однако полемика по данному вопросу исключалась ввиду ее политической никчемности.

Я, человек малообразованный, хотя и начитанный, пытался найти в своей памяти аналоги подобных совпадений в прошлой истории российских полицейских ведомств, но не находил. Мы были первопроходцами. Как и вся страна, впрочем.

Мы извлекли из пыльных запасников старые имперские герб и флаг, подредактировали совдеповский гимн на новый лад, изжили сталинскую прививку против казнокрадства, мздоимства и вольнодумства; помыкавшись в демократической вакханалии, поняли, что в безвластии и в полемике России конец, и вернулись на прежние рубежи. Возродили ЦК в образе администрации президента, создали госаппарат – вороватый, но с устоями и порядками из прежней советской закваски выбродившими. Секретарей обкомов сменили губернаторы. Но – ни промышленности, ни сельского хозяйства не учредили. Вылепилось из частных инициатив разнородная импровизация по выпуску продукции, на откатах и отступных устоявшаяся. А как гнали при Советах за зерно и мясо нефть и лес, так и поныне гоним. И на том стоим в своем разброде, должным, кажется, прекратиться с созданием партий. Пекущихся о благе народа и нации.