Наклонившись вперед, она прижалась лицом к коленям и обхватила себя руками. Даже если это и неправильно, где-то глубоко в душе, хотя и совершенно четко, она чувствовала радость оттого, что он наконец свободен, но в то же самое время ей так хотелось вернуть его, словно кто-то вырвал у нее из груди сердце. Никки не знала, как она сможет жить в будущие дни и недели, но понимала, что прямо сейчас, в эту минуту, готова отдать все на свете за то, чтобы быть с ним, где бы он ни находился.

Прошло какое-то время, прежде чем Никки поняла, что, наверное, уснула, потому что, когда она открыла глаза, миссис А. не было рядом. Никки слышала, как она ходит на втором этаже, скорее всего, собирает вещи Зака. Никки охватила такая беспощадная тоска, что ей пришлось приложить всю оставшуюся силу воли, чтобы не побежать туда и не остановить ее.

Говоря себе, что нужно помочь миссис А. или, по крайней мере, переодеться, Никки заставила себя встать и, когда волна головокружения прошла, уже собиралась пойти вверх по лестнице, когда внезапно услышала звук подъехавшей к дому машины.

«Пожалуйста, пусть это будет Спенс!» — молча взмолилась она и, подойдя к окну, увидела, что от дома отъезжает такси, а в ворота входит Дэвид. В парадной двери повернулся ключ, и несколько мгновений спустя она оказалась в объятиях Спенса, который с такой силой прижал ее к себе, что они не могли сделать вдох, чтобы зарыдать, или поговорить, или сделать что-то большее, чем просто прижаться друг к другу, словно без этой поддержки они неизбежно рухнут.

Той ночью, страстно желая увидеть сына в последний раз, Спенс взял с собой Дэвида и отправился в морг, а миссис А. и Никки остались дома. Никки просто не могла заставить себя снова идти туда. Если бы это было возможно, она бы заблокировала в памяти прошедшие двадцать четыре часа, чтобы помнить Зака живым и здоровым, дрыгающим ножками на кровати или мирно лежащим у нее на руках, комично размахивая кулачками и изучая этот мир.

Когда Спенс вернулся, он помог ей пройти через ужасный процесс сцеживания молока, и, когда все было сделано, они молча полежали на кровати, глядя на фотографии и крепко прижимаясь друг к другу, а слезы абсолютного горя текли у них по щекам. Наконец Никки приняла таблетку валиума, выписанного ей педиатром в реанимации, и сумела проспать большую часть ночи. Спенс тоже спал, а проснувшись утром, испытал сильное чувство вины и стыда. Он не мог понять, как он оказался в состоянии так отключиться, словно это была самая обыкновенная ночь.

Часам к десяти приехали Дэнни и Кристин, такие же потрясенные, как все остальные. Поскольку ничего нельзя было предпринимать, до того как станут известны результаты вскрытия, они просто сидели без дела, пристально рассматривая фотографии, разговаривали и плакали, иногда даже смеялись, особенно когда вспоминали любимый фокус Зака. В дом постоянно заглядывали друзья и соседи, чтобы выразить им свои соболезнования, и, хотя всеобщая доброта и поддержка несколько ослабили у Никки мучительное чувство утраты, приступы неудержимой тоски становились все более длительными.

В середине дня она пошла наверх, чтобы поискать дневник, а Спенс, Дэнни и Дэвид отправились к Норд-стрит немного подышать свежим воздухом, а заодно заказать пиццу, потому что все они весь день ничего не ели.

— Ты что-то ищешь? — спросила ее Кристин, входя в спальню и обнаружив Никки на коленях рядом с кроватью. — Я могу помочь тебе?

Никки с озадаченным видом окинула комнату взглядом.

— Я знаю, что еще вчера утром он был здесь, — сказала она, — но сейчас его нет. — Осознав, что Кристин не понимает, о чем идет речь, Никки объяснила ей. Раздался звонок, и она достала телефон из кармана джинсов. Увидев, что это звонит их общий друг с «Фабрики», очевидно, желая выразить соболезнования, она подождала, пока его переключат на голосовую почту, и попробовала вспомнить, что только что делала.

Сев на край кровати, Кристин заявила:

— Я так понимаю, теперь ты переедешь в Лондон.

Никки встретилась с ней взглядом, и, хотя она все слышала и даже все поняла, ей не хотелось отвечать, потому что она была не в состоянии заставить себя думать о таком далеком будущем. Ей это казалось предательством по отношению к Заку, словно она была рада, что он больше не стоит у нее на пути, и она теперь может продолжать вести обычную жизнь; а это было так далеко от правды, что Никки почувствовала, как ее глаза вновь наполнились слезами при одной только мысли об этом.

— Прости меня! — поняв, пробормотала Кристин. — Это было так глупо с моей стороны. Очевидно, еще слишком рано говорить об этом.

Никки снова опустилась на колени и вытерла слезы рукавом.

Прошло несколько минут, а они все еще молча сидели, глядя в пустоту. Наконец Кристин спросила:

— Вы собираетесь хоронить его или кремировать?

Никки прерывисто вздохнула.

— Это будет решать Спенс, — ответила она.

Кристин кивнула.

— Вы примерно знаете, когда именно вам выдадут тело? — спросила она.

Сердце Никки обожгло жгучей болью. Этот вопрос был слишком тяжелым, но ей придется отвечать на такого рода вопросы, и потому она заставила себя сказать:

— Нет, еще нет. Я… Мы не знаем точно, у кого спрашивать.

Поскольку Кристин тоже этого не знала, они снова замолчали, пока Кристин не расплакалась.

— Прости меня, — простонала она, — просто я все время думаю, что для него это даже лучше, а затем чувствую себя такой виноватой! Он был таким милым и очаровательным, и все мы просто обожали его. Без него все кажется таким чужим.

Взгляд Никки оставался холодным и безучастным; она не знала, что сказать.

Вытирая слезы, Кристин поинтересовалась:

— И о чем полиция вчера тебя спрашивала?

Никки посмотрела на нее, а затем снова отвела взгляд.

— Хотели знать, что произошло, — ответила она, чувствуя, как у нее засосало под ложечкой. Никки уже не помнила большую часть того, что наговорила им, но они, разумеется, поняли, в каком эмоциональном состоянии она была, когда отвечала на их вопросы. Они постоянно имели дело с людьми в аналогичных ситуациях, и, значит, им как никому известно, как легко может создаться неправильное впечатление, когда человек находится в шоке.

— Но правда, что произошло? — настаивала Кристин. — То есть я знаю, что ты пошла наверх, чтобы прилечь, но…

Никки встала.

— Я не хочу снова говорить об этом, — заявила она. — Я просто хочу найти свой дневник.

Были времена, когда сержант уголовной полиции Хелен МакАллистер терпеть не могла свою работу. Конечно, работу с жертвами жестокого обращения с детьми увлекательной не назовешь, хотя аресты мерзавцев и негодяев, считавших, что им сойдут с рук издевательства над беззащитными детьми и даже убийства, приносили ей определенное чувство удовлетворения. Однако, когда речь шла о случаях, подобных тому, с которым ей пришлось столкнуться сейчас, она часто жалела, что не выбрала карьеру в компании Диснея, если уж так безумно любит детей, — или не пошла работать воспитательницей в детский сад, даже нянечкой — кем угодно, лишь бы это позволило ей отгородиться от столкновения лицом к лицу с чьей-то подлинной трагедией.