Ничего, выдюжат!

А вот двоим из толпы совсем не повезло. Не десантники, не «каштаны» — просто любопытные. Обоих наповал.

Может, кому ещё не подфартило, но и Феди Березина с двумя трупами хватает. Позвонила Ева отцу, успокоила…

…«Я жива, папочка! Жива, жива, и Игорек жив, и Алёша. Да, да, не волнуйся, живы, никто не ранен!». Надо же! И про «Профессора» забыла, и про «Хорста».

…А потом свой «Сименс» на FM-радио переключила. А там!.. Цивилизация! Со Страшного суда прямой репортаж организуют.

Стрелял и вправду мент. При полной форме, при штатном оружии. Все видели! Интересно, что пресс-центр МВД на этот раз придумает? Провокатор в краденой шинели затесался?

Чего тут думать? В бетон — и катком сверху! Подобрел что-то в последнее время товарищ Север, ослабел, о капитуляции мыслишки подпускать начал. В отставку, значит? В облачка, подальше от мокрого булыжника, на который Женю уложил?

— Извини, Алёша, я тилькы на два часа отпросилась.

— Да, Варя, конечно. Пойдём к трамваю, провожу.

Если и вправду провокация? Тем более нельзя расслабляться. Кончились шутки, это уже не плакаты-бигморды, не болтовня на сайтах. Держись, товарищ Север, руководитель областного подполья!

…С Игорем поговорить завтра же, с утра. Он да ещё четверо — группа АГ-4 готова. Не новобранцы, в армии отслужили, не в кашеварах, не в свинарях. Хорст про оружие заикался, но с этим и погодить можно, иное требуется…

* * *

— Зря ты, малюня, зря! Я ж все вижу, не можешь ты без мэнэ. И я без тебя не можу. Иншу найдёшь, а меня все равно вспоминать станешь. Не потому, что такая я гарна, и ты такой гарный, просто нам лучше вместе. Сложились мы с тобой, малюня — як у конструкторе детском.

Ничего не ответил Алёша, руки в карманы куртки сунул. Словно весна внезапно кончилась, морозом февральским обернулась.

— Я ж тэбэ, Алёша, в мужья не зову…

— Почему?

Не хотел — само вырвалось. Спросил, пожалел. А Варя рассмеялась.

— Ой, малюня! Ты бидный, я — бидна, дытына родится — тоже бидной будет. А бидный — он злой, он никого не любит, всех винит, никого не прощает. Нет, Алёша, сначала в люди вырвемся, на ноги станем, а там… Як захотим. Зачем ждать того «там»? Не мучь себя, приходи, как раньше. Можешь даже шоколадку не покупать!

Вновь засмеялась, руку Алёшину сжала.

— Или ревнуешь, малюня? Так я вжэ взрослая, и ты — взрослый. Иногда уступишь — или сама кого биля сэбэ положишь. Бывает — и у меня, и у тебя, наверное. И у остальных бывает. Навищо нам из-за того друг друга кыдаты?

Дрогнул губами Алёша — сдержался. Философия, блин! А он хотел про «конспиративку» сказать, про то, что с деньгами уже не караул, а прописка хоть и дорого стоит, но запредельно.

Или не хотел? Денег не слишком много осталось, а «конспиративка» на то и «конспиративка», чтобы посторонних не пускать.

Варя — посторонняя?! А кто же ещё, товарищ Север?

— Що молчишь, малюня? Знову обиделся?

* * *

— Не знаю, Варя, не знаю. Я… Я позвоню, скоро, очень скоро!.

— Кныжку я читала, малюня, у сусидки взяла. Одного француза, фамилию забула. Так он пишет, что улица Позже на площадь Никогда ведёт. От ты сегодня на такой площади уже побував… А знаешь, Алёша, чего говорят? Переворот 26 апреля начнётся, как раз на роковыны Чернобыля. Другый Чернобыль…

— Второй Чернобыль? Второй Чернобыль… 26 апреля — Второй Чернобыль!..

Моё вынужденное путешествие в страну Физики, предпринятое в том числе и по Вашему настоянию, оказалось очень полезным. Дело не только в известныхпрактических результатах. Занимаясь новыми для себя проблемами, ещё раз убедился, что Великая Антинаучная грянула не зря. Я далёк от предложений некоторых наших экстремистов о прямом запрете некоторых научных направлений (не из филантропии, а по невозможности осуществления), но разобраться не мешало бы.

Наука, оттеснившая Религию с насиженного тёплого местечка Основной Идеологии вобрала и все её недостатки. Возникла новая Церковь, точнее, «церковь», пытающаяся подобно своей предшественнице пасти жезлом железным тех, кто её кормит. Скажете, голословно? Или учёные никогда не пытались указывать «как надо»? Маркс и Мальтус — далеко не крайние примеры.

Можно не забираться в такие дали. Достаточно вспомнить упомянутую нами проблему Фантомаса-благодетеля. «Фантомасов на всех не хватает» — не забыл? Дело даже не в лютом соперничество господ академиков у кормушки, а в том, на что тратят полученное. Именно! Львиная доля идёт на пресловутые «фундаментальные исследования». Наука ради науки, подсчёт чертей на острие иголки. Естественно, всякая попытка навести порядок наталкивается на величественное: «Вам не понять, профаны!»

Отчего же не понять? Занялся я (по Вашему, между прочим, настоянию) творческим наследием небезызвестного Ландау. Оставим в стороне вопрос о его Нобелевке (коллеги-физики высказались без нас), но в мемуарах его супруги, Коры Дробанцевой, неоднократно подчёркивается мысль о том, что физической «практикой» заниматься плохо, чуть ли не позорно. В качестве отрицательного примера приводится Андрей Сахаров с его «ядрёной» бомбой. Сам господин Ландау интересовался чистой «теорией», причём вполне сознательно. Более того, из-за нежелания заниматься презренной «практикой» он остался в СССР, ибо на растленном Западе (вте годы, не сейчас!) от учёного требовали практической отдачи. Ландау формулировал так: «На Западе учёному работать нелегко. Его труд оплачивают в основном попечители. В этом есть некая унизительность». Лебезить перед Сталиным и его сворой было, оказывается, менее унизительно. В СССР, потерявшем почти весь свой научный потенциал после 1917 года, были вынуждены щедро финансироватьвсех, надеясь в конечно итоге получить хоть какую-то пользу. И началось царство «чистой науки». Интересно (и противно донельзя) читать о коллеге Ландау, не менее знаменитом Евгения Лифшице, копившем золото чуть ли не пудами в годы Второй мировой. Начало научной биографии этого гения-теоретика Дробанцева описывает так:

«Привычку копить деньги Евгений Михайлович унаследовал от своего отца-медика. Когда сыновья подросли, их отец сказал так: „Раз „товарищи“ уничтожили у нас, врачей, частную практику, сделав в Советском Союзе медицинскую помощь бесплатной, мои сыновья станут научными работниками“. С большой гордостью об этом рассказывал сам Женька, восхищаясь прозорливостью своего отца».

Комментарии нужны?

Физика — только пример, в иных науках ничуть не лучше. Мой личный опыт на первый взгляд несколько иной, но только внешне. Бывший научный руководитель буквально изводил и меня, и других студентов (потом и аспирантов) требованием не писать «художественно», не злоупотреблять «стилем». А как надо? А надо писать «суконным» (не шучу!) языком, ибо «наука» не нуждается в «красивостях». Уже догадались о причине? Дедок с трудом связывал слова на бумаге, три раза «что» в одной фразе для него — не предел. Поэтому «практика», то есть адекватное донесения результатов исследования до читателя, было для него делом «грешным».