Он постучал пальцами по столу.

— Мистер Эвери хочет отправиться с ними, и я согласен, что мы должны послать несколько человек. Возможно, это наш единственный шанс установить контакт с местным правительством, чем бы оно ни было. Надо ближе познакомиться с их технологией и всем остальным. В конце концов они, возможно, не будут возражать против колонизации. Мы этого не знаем, и наша обязанность — узнать.

Вы, джентльмены, сейчас в лагере не нужны, ваша основная работа выполнена, и поэтому логически вы должны составить отряд контакта. Вы будете поддерживать постоянную связь с лагерем по радио и, конечно, на всем пути производить наблюдения. Вас могут подстерегать болезни, ядовитые змеи или что-нибудь еще. Но в целом, я думаю, особых опасностей не будет.

Дело это чисто добровольное, и никакого позора не будет, если кто-нибудь из вас откажется. Итак, все ли отправятся в путь?

Лоренцен не был уверен, что он этого хочет. Он вынужден был признаться себе, что боится слегка и скорее хотел бы остаться в лагере.

Но, черт возьми, все остальные согласились.

— Конечно, — сказал и он.

Позднее ему пришло в голову, что все остальные боялись оказаться единственным испугавшимся. Забавное существо человек.

Первые три или четыре дня были мучительными. Затем мускулы привыкли, и они стали проходить ежедневно по сорок километров без особого напряжения. Путешествие оказалось однообразным, до самого горизонта расстилались прерии. Дождь их не останавливал, люди двигались в своих водонепроницаемых костюмах, а рорванцы, казалось, и не замечали его.

Встречалось много широких рек, но все они были мелкими, их переходили вброд и они давали возможность наполнить фляги. Длинноствольные ружья туземцев на расстоянии в один-два километра убивали изобильную дичь, а в те дни, когда не попадались животные, вокруг было достаточно диких растений, стебли, листья и корни которых были вполне питательны.

Гуммус-луджиль, несший приемо-передатчик, ежевечерне связывался с лагерем — передача шла на Морзе, чтобы туземцы не поняли, что такое радио.

Гамильтон установил в вершинах большого треугольника три робостанции, которые пеленговали их передачи, и таким образом всегда знал, где находится отряд. Его собственные сообщения не содержали ничего особенного, только дальнейшее уточнение того, что они уже знали.

Рорванцы в пути использовали компасы и карты — конечно, отличавшиеся от земных, но понять их назначение можно было. Карты начерчены от руки, хотя это не означало, что туземцы не знают печати; линии на картах тонкие, как будто проведенные китайской тушью. Карты исполнены в Меркаторовой проекции с характерной решеткой линий, начальный меридиан проходил через южный магнитный полюс. Похоже, что туземцы знали истинную форму своей планеты.

Лоренцен постепенно научился различать индивидуальные особенности туземцев. Аласву говорил быстро, был порывист и разговорчив; Силиш медлителен и тяжеловесен; Янвусарран имел вспыльчивый характер; Джугац казался наиболее интеллигентным, он проводил много часов с Эвери. Лоренцен старался принимать участие в уроках языка, но без особого успеха; они уже вышли за пределы элементарных сведений, хотя Эвери утверждал, что говорить по-прежнему очень трудно.

— Вы должны научить меня тому, что знаете, Эд, — просил астроном. Представьте себе, что с вами что-нибудь случится… что будем делать мы все?

— Вы передадите сигнал, прилетит вертолет и заберет вас, — ответил Эвери.

— Но, черт возьми, мне интересно!

— Ладно, ладно. Я составлю для вас словарь, но убежден — он вам не очень поможет.

Действительно, не помогло. Что с того, что вы знаете, как назвать траву, дерево, звезду, ходить, бежать, стрелять. Что делать дальше с этими словами? Эвери просиживал вечера у костра, говоря и говоря с Джугацом; красно-коричневый свет озарял его лицо и отражался в нечеловеческих глазах туземца, их голоса поднимались и опускались в мяуканье, громыхании и свисте, руки двигались, жестикулируя, — и все это не имело для Лоренцена никакого смысла.

Фернандес взял с собой свою гитару и по вечерам наигрывал на ней песни. Аласву изготовил небольшую четырехструнную арфу с резонирующими стенками, производящим дрожащий эффект, и присоединился к Фернандесу.

Вместе они производили комическое впечатление: Аласву, наигрывающий «Кукарачу», или Фернандес, пытающий подражать рорванским мелодиям. У Гуммус-луджиля были с собой шахматы, через некоторое время Силиш уловил суть игры, и они начали устраивать состязания. Это было мирное, дружеское путешествие.

Но Лоренцена угнетала тщетность их действий. Иногда он жалел, что оказывался на борту «Хадсона», хотел вернуться назад на Луну, заниматься своими инструментами и фотографическим пластинками — конечно, они открыли новую расу, новую цивилизацию, но какое дело до всего этого человеку?

— Нам не нужны ксенологические наблюдения, — говорил он Торнтону. Нам нужна планета.

Марсианин поднял брови.

— Вы действительно думали, что эмиграция может разрешить проблему населения? — спросил он. — Таким путем нельзя переселить больше нескольких миллионов человек. Допустим, сто миллионов за пятьдесят лет, если организовать челночные перевозки — и не забудьте, что на все это потребуются деньги. Новорожденные быстрее заполнят вакуум.

— Я знаю, — сказал Лоренцен. — Слышал обо всем этом раньше. Я имел в виду другое — кое-что психологическое. Простое знание, что здесь передний фронт, что здесь, прижавшись спиной к стене, человек может начать свой путь сначала, что любой человек из народа здесь будет сам себе хозяин — в этом огромное отличие от Солнечной системы. Это освобождает от тяжелого социального угнетения — изменяет полностью взаимоотношения людей.

— Я удивлен. Не забудьте, что самые жестокие войны в истории последовали после открытия Америки и вторично после заселения планет Солнечной системы.

— Но теперь будет не так. Человечество устало от войн. Оно нуждается в чем-то новом, более значительном.

— Оно нуждается в боге, — сказал Торнтон с пуританской страстностью.

— Последние два столетия показали, как бог наказывает забывших его людей.

Они не спасутся, улетев к звездам.

Лоренцен покраснел.

— Не понимаю, почему вы всегда смущаетесь, когда я говорю о религии, — сказал Торнтон. — Я хотел бы обсудить это на разумной основе, как остальные темы.

— Мы никогда не придем к согласию, — пробормотал Лоренцен. Напрасная трата времени.

— Вы хотите сказать, что не будете слушать. Что ж, — Торнтон пожал плечами, — я не очень верю в эту колонизацию, но любопытно было бы посмотреть, что из этого выйдет.

— Я думаю… я думаю, что бы ни случилось, ваш марсианский дом будет избавлен от последствий, — проговорил Лоренцен.