Охотиться было легко: никто из животных, по-видимому, раньше не встречался с людьми, их было легко застрелить, когда они с любопытством приближались к лагерю. У всех оружие висело на поясе, ибо хотя здесь и есть хищники по ночам слышался их рев, — но в общем опасаться некого.

Высоких деревьев не было; низкие кустарники группами усеивали равнину; они были невероятно прочны, топор тупился об их стволы, и лишь плазменный резак мог уничтожить их. Биологи на основе дендрохронологии определили, что возраст кустарников — несколько столетий. Пользы для людей от них никакой; человеку придется ввозить свои саженцы, чтобы получать пригодные для лесоматериала деревья. Но список съедобных растений и животных быстро рос. Человек мог оказаться здесь голым и одиноким, и если он знал, как высекать огонь из камня, то прожил бы вполне комфортабельно.

Но что же тогда произошло с людьми с «Да Гама»? В исчезновении нельзя было обвинить природу Троаса; она не была враждебной; во многих районах Земли человек был бы в меньшей безопасности, чем здесь. Теперь, в летний сезон, дни теплые, а дожди умеренно прохладные; конечно, зимой здесь будет снег, но при наличии огня и теплой одежды погибнуть от холода нельзя.

Низкое содержание двуокиси углерода в воздухе означало некоторое изменение условий дыхания, но к нему легко привыкнуть, оно почти не ощущалось.

Освещение странное — иногда зеленоватое, иногда красноватое, иногда смесь этих двух цветов, с многочисленными оттенками и с двойными тенями, отбрасываемыми двумя солнцами — но оно не было неприятным и конечно же не могло служить причиной сумасшествия. Здесь были ядовитые растения, у нескольких человек появилась неприятная сыпь, когда они попробовали одно из них, но даже самый тупой человек быстро научился бы избегать их.

Местность тихая и спокойная, слышен лишь свист ветра, шелест дождя, иногда гром, иногда отдаленные крики животных и шуршание крыльев в небе — но все это было облегчением после лязга и грохота цивилизации.

Что ж… Лоренцен бродил со своими инструментами, измеряя период обращения планеты и главнейших небесных тел. Остальное время он пытался помогать другим, разговаривал со свободными от дежурства учеными, играл в различные игры или просто сидел и читал. Не его вина — это безделье, но он все же чувствовал себя виноватым. Может, посоветоваться с Эвери?

Прошло двенадцать тридцатишестичасовых дней Троаса. И тогда появились чужаки.

Телескоп покачивался, передвигаемый часовым механизмом. В поле его зрения внезапно появились какие-то фигуры. Сработало фотореле, и контур обратной связи направил телескоп на приближающиеся объекты. Когда они подошли поближе, вступил в действие сигнал тревоги — сирена заревела в спокойном воздухе.

Фридрих фон Остен спрыгнул с койки, на которой дремал.

— Liber Gott! — он схватил ружье, высвободил большой пистолет и выбежал из постройки. Другие люди высовывали головы, оторвавшись от своей работы, и торопились занять свои посты у огневых точек.

Фон Остен добежал до командного пункта и, балансируя на краю траншеи, поднес к глазам полевой бинокль. Их было… да… восемь, они неторопливо шли к лагерю. Они еще слишком далеко, чтобы рассмотреть подробности, но солнце отражалось в мералле.

Он взял микрофон интеркома и хрипло сказал:

— Всем занять свои защитные позиции. Капитан Гамильтон здесь?

— Я слушаю. Я на корме шлюпки № 1 Они похожи на… разумных… не так ли?

— Ja. Думаю, похожи.

— Отлично. Оставайтесь на месте и держите их на прицеле, но стреляйте, только когда я скажу. Это приказ. Что бы ни случилось, стрелять только по моему приказу.

— Даже если они начнут стрелять в нас?

— Да.

Сирена взревела по-новому. Сигнальные устройства! Общая тревога!

Лоренцен бросился к отведенному для него месту. Лагерь был охвачен смятением, слышались крики, топот ног, пыль кружилась в воздухе и оседала на стволах оружия. Вертолет взлетел в воздух, чтобы охватить происходящее с птичьего полете.

— Или с полета тетраптерусов? — подумал Лоренцен. — Здесь нет птиц.

Это не наш мир.

Он вошел в убежище. Здесь столпилась дюжина человек, неопытных в военном деле и собранных здесь главным образом для того, чтобы не мешали.

Круглое красное лицо Эвери оказалось перед ним; лучи Лагранжа I, проходя через окно, делали его нечеловеческим.

— Туземцы? — спросил он.

— Да… похоже. — Лоренцен прикусил губу. — Их с полдюжины, идут пешком. Какого дьявола мы испугались?

Из затененного угла выплыло длинное лицо Торнтона.

— Нам нельзя допускать неосторожности, — сказал он, — давать им шансы. Мы не знаем, какими силами располагают эти… существа. Поэтому будьте «мудры как змеи…»

— «…и кротки, как голуби», — закончил Эвери. — Но таковы ли мы? Он покачал головой. — Человек все еще ребенок. И наша реакция… детская.

Страх перед неизвестным. Со всей энергией, которой мы владеем, мы боимся.

Это неправильно.

— «Да Гама», — сухо напомнил Торнтон, — не вернулся. — Не думаю… туземцы, не знающие даже городов, не могут быть… ответственны, — сказал Эвери.

— Но кто-то ответствен, — возразил Лоренцен. Ему стало холодно. — У них может быть оружие — например, бактериологическое…

— Это детский страх, еще раз говорю вам, — голос Эвери дрожал. — Мы все когда-нибудь умрем. Надо встретить их открыто и…

— И поговорить с ними, так? — улыбнулся Торнтон. — Как ваш лагранжианский, Эвери?

Наступило молчание. Снаружи шум тоже затих, лагерь ждал.

Лоренцен взглянул на свой хронометр. Он отсчитывал минуты: одну, две, три… время ужасно замедлилось. В кабине было жарко, жарко и пыльно. Он чувствовал, как пот струйками стекает по телу.

Так прошел час. Затем послышался условный сигнал сирены:

— Все в порядке… выходите… но сохраняйте осторожность.

Лоренцен выскочил из убежища. Он оказался рядом с тем местом, где стояли чужаки.

Полукруг людей с ружьями в руках ждал приближающихся чужаков. Впереди всех, выпрямившись, неподвижно стоял Гамильтон и смотрел на чужих лишенным выражения взглядом. Они тоже смотрели на него, и прочесть выражение их лиц тоже было невозможно.

Лоренцен окинул их взглядом и принялся изучать детали. Он видел раньше фильмы о внеземных существах, и эти были не такими чуждыми, как многие из обнаруженных ранее — но все же какое потрясение — видеть их непосредственно перед собой. Он впервые по-настоящему осознал, что человек не уникален, что он не является чем-то особым в бесконечном разнообразии живых существ.

Чужаки стояли на задних конечностях — ногах, передние казались непропорционально маленькими. Тяжелый, как у кенгуру, хвост уравновешивал тело и служил, вероятно, мощным оружием ближнего боя. Руки тонкие, гуманоидные, на руках четыре пальца, один из них противопоставлен остальным; каждый палец имеет лишний сустав и заканчивается острым синим ногтем. Головы круглые, уши с кисточками, плоские черные носы, заостренные подбородки, усы над широкими ртами с черными губами и длинные золотистые глаза. Они казались млекопитающими — тело их покрыто ровной серой шерстью, приобретавшей более темный цвет и образовывавшей маску вокруг глаз. Пол, вероятно, мужской, хотя Лоренцен не был в этом уверен: они одеты. На них свободные блузы и мешковатые брюки, по-видимому, сотканные из растительного волокна. На ногах что-то типа мокасин. На всех кожаные пояса, поддерживающие разнообразные сумки, нож или топор и что-то похожее на рог с порохом, на спинах небольшие ранцы, в руках предметы с длинными стволами — похожие на гладкоствольные ружья, заряжающиеся с дула.