На нескольких новых купюрах из тех, что были найдены в шкафу Николаем, были обнаружены отчетливые отпечатки пальцев, и Семен Федорович прекратил упираться. Неожиданно охотно переменив тактику, он бросил изображать обманутого коллекционера, схваченного за руку в чистейшем деле. Букинист пожелал сделать заявление.

«Этой женщины» – так он называл покойную Торцову – Семен Федорович толком не знал. Она как-то зашла к нему в букинистический отдел (в начале осени, если он не ошибается). Ничего не заказывала, ничего не покупала. Зато предложила купить кое-что у нее.

– Эти самые карты, – признался букинист. – Но клянусь – ни сном ни духом не знал, что они краденые! Дама выглядела так прилично, кто бы мог подумать…

После того как были отброшены эмоции, которыми букинист украсил свои показания, дело свелось к нескольким простым фактам. Нина-де неоднократно приходила к нему в магазин, расписывала достоинства товара и набавляла цену. И цена в самом деле дошла до цифры астрономической – тридцати тысяч долларов. Семен Федорович скромно сказал, что когда коллекционера охватывает азарт, деньги для него уже не так важны.

– Ничего подобного мне до сих пор не попадалось, нельзя было упустить случая! И к тому же, – подчеркнул он, – покупал для себя. Ну кто знал, что эта женщина попробует меня обмануть!

А «эта женщина» в самом деле обманула. Забрала деньги вперед – поверил даме на слово. Обещала принести карты прямо в заветный домик Кирюши – все расчеты должны были производиться именно там. Семен Федорович загодя запасся лупой и прочими пособиями для экспертизы, но дама не явилась. Была назначена еще одна встреча, но клиентка попросту пропала! Он звонил ей на мобильный – отключено. Домой – никто не брал трубку. Когда им наконец удалось встретиться – а это было уже в ноябре, – дама призналась, что сама была обманута тем, кто обещал доставить ей карты. Дескать, ее приятельница неожиданно передумала, от денег отказалась, товар отдавать не собиралась.

Семен Федорович кротко развел руками:

– И что мне было делать? Я ей сказал – не вышло так не вышло, верните деньги и забудем обо всем. Так вымотался за эту осень, что уже ничего не хотел. Но она уперлась – найдет карты, отдаст, денег вернуть не может, нужны самой. Обещала, что уговорит свою подружку, даже припугнет. Я сразу сказал – никакой уголовщины не нужно, откуда вы взяли карты – знать не хочу. Не впутывайте меня в свои разборки!

Он вздохнул:

– Ну и вот… Так все и кончилось. Последний раз пообещала разобраться решительно и пропала надолго. Звоню ей домой – кто-то говорит – умерла. Я уж решил забыть про деньги.

– Как, про такую сумму?

– А с кого мне было ее требовать? – возмутился Семен Федорович. – И вдруг приходит ко мне в магазин этот молодой человек, мой старый знакомый… И чуть не с первой минуты заводит речь об этих картах. Ясно – намек, пришел от моей клиентки. Я так и понял. Решил – переплачу еще немного, но все-таки получу то, что давно искал…

Когда ему напомнили, что после всех манипуляций цена, уплаченная им за карты, достигла сорока двух тысяч, что явно превышало все допустимые пределы, Семен Федорович потупился. Такой уж он человек – ничего ему не жалко, если дело коснулось застарелой страсти к собиранию редкостей. На вопрос, случалось ли ему ездить с Ниной в принадлежащей ей синей «Хонде» или брать у нее ключи от машины, Семен Федорович ответил отрицательно. Он предпочитает свою «Победу» и не доверяет женщинам за рулем. Бывал ли он дома у Нины? Никогда, даже не знает, где она живет, в каком районе. Быть может, он знал, где живет Олег Валентинович Круглов? Они давно знакомы, возможно, случалось заходить в гости?

– Да о чем вы, какое там знакомство, – отмахнулся тот. – Я и фамилии его не знаю.

К своему великому сожалению, букинист не смог восстановить в памяти всего, чем занимался в холодный ноябрьский вечер, около месяца назад. Назначал ли он встречу клиентке в районе Чистых прудов? Нет, этого он бы не забыл. И вообще, в такое позднее время он всегда сидит дома. Алиби доказать некому, поскольку живет один, гостей не принимает, за день в магазине урабатывается так, что больше не в силах делать резких движений. Неужели кто-то думает, что он мог застрелить несчастную, незнакомую ему женщину на берегу Чистых прудов? Абсурд. Он даже не знает, с какого конца браться за пистолет. В конце концов, напомнил Семен Федорович, – он пострадавшая сторона. Его нагрели на кругленькую сумму, хотелось бы получить обратно свои деньги… Да что-то ничего в волнах не видно!

Дряхлый Кирюша после всех перенесенных переживаний слег. Его навещали уже не в избушке, а дома у племянницы. Та перевезла его к себе, чтобы легче было ухаживать за стариком. Молодая женщина призналась, что давно взяла бы к себе несчастного глухого, но тот упрямо держался за свою избушку, писал картины маслом, любил независимость и не считал себя старым. Теперь-то он даже возражать не может.

Визит закончился безрезультатно. Кирюша бессмысленно разглядывал фотографии Нины и Марии, качал головой, что-то лепетал. Никого не узнал и ничего не рассказал. Потом отвернулся к стене. Его внучатая племянница отвела следователя на кухню и попросила посвятить ее в подробности дела. Как старичка замешали в эту темную историю с картами?

– Я-то знаю ту женщину, – вздохнула она, глядя на снимок Марии. – Она часто заходила ко мне в отдел. В последний раз – в день своей смерти. Олег потом все мне рассказал… Это ужасно, но дедушка ни при чем! Уж поверьте, он не такой человек… За деньгами никогда не гнался. Если кто-то и виноват – то это Семен. Его ненаглядный Сенечка.

Она говорила о букинисте со сдержанной ненавистью, хотя с ее слов выходило, что именно он когда-то устроил Татьяну на работу в большой книжный магазин, где долгие годы подвизался сам. Конечно, чем-то она ему обязана. Но этот человек никогда ей не нравился.

– Если нужно заговорить кому-то зубы – тут ему равных нет. Святого мог совратить, да еще и убедить, что на доброе дело. А с дедушкой вовсе не церемонился. Сколько раз я заходила к нему в избушку и видела какие-то книги, старые картины. Спросишь – откуда, чье? Дедушка думает, что очень хитренький, говорит намеками. Но я-то сразу все понимала. Семен часто хранил у него какие-то подозрительные вещи. Они появлялись, потом исчезали.

Испугавшись, что сказала слишком много, Татьяна поспешила полностью оправдать старика. Пусть следователь не думает, что тот предоставлял свой домик ради выгоды! Самое большее, на что раскошеливался Семен Федорович, – пачка хорошего чая, какие-то продукты, лекарства. Если бы дедушка знал, что у него устроили склад краденого, – сразу бы взбунтовался. Но тот не знал даже, какой нынче год от Рождества Христова – такие мелочи его не волновали.

Домик был обыскан от чердака до подпола. Вскрывались полы, прочищались дымоходы, поднимались подоконники. Было найдено немало старинной мебели в ужасающем состоянии, небольшая библиотечка и множество картин, по большей части принадлежащих кисти самого Кирюши или его ныне покойных друзей. Все это старичок признал своим. Он скончался еще до завершения следствия. Татьяна утверждала, что последней каплей стало отчуждение Союзом художников старенького домика, с которым Кирюша сжился так тесно, как срастается черепаха с панцирем. Одно без другого существовать не могло.