– Если на днях появится, я с ним поскоморошничаю, покажусь ему эдаким жадным до пенязей да гульбищ охоронцем, у коего только и есть в голове, что заработать да прогулять, а о другом и головушка не болит.

– Зачем, опасно это…

– Если он поверит, что я такой и есть, то станет выспрашивать напрямую, а там глядишь и своим соглядатаем сделать захочет, тогда и сам чего-то скажет.

– Гляди, в западню угодить можем!

– Можем, как в трясину в чужом болоте, – согласился Скоморох, с разбегу влетая в речную волну. – Только служба наша такая, чтоб по краю трясины хаживать, – продолжил он, когда снова оказался на берегу.

– Что ж, попробуй, брат, – нехотя согласился Молчун, – я, сам ведаешь, не смогу так.

– Я вчера на невольничьем торжище одного мальца приметил, сам чернявый, а очи голубые, мать его из славян, а отец булгарин, малец одинаково добре речёт булгарской и словенской. Последние пол-лета у хазарского вельможи в услужении был, да сбежать пытался, вот хозяин его и решил продать, кому нужен строптивый раб. Я б его купил.

– Нам-то он на что, своих забот полно явло.

– При случае неприметный малец, да ещё темноволосый, пройти сможет там, где нам с тобой ни за что не проскользнуть.

– А как он и от нас сбежит?

– Я сам сиротой рос, ведаю, чем мальца можно привязать покрепче цепи железной. А и сбежит, так невелика беда. Вернётся в свой Булгар-град.

– Я-то с детишками не умею толком ладить, а к тебе они повсюду льнут, что к мамкиной плахте. Но мы не можем тратить деньги, данные воеводой, на первое, что нам заблагорассудится. Рабы-то дорого стоят, – заосторожничал Молчун.

– За мальца просят всего сто дирхемов, это втрое дешевле, чем прочие!

– Это почти все деньги, что у нас есть, – тихо, но веско промолвил Молчун.

Скоморох обиженно засопел и отвернулся.

* * *

– Что «Лисья шапка»? – как всегда кратко спросил Молчун на следующий день.

– Похоже, ему по нраву такой жадный до пенязей и весёлой гульбы охоронец, как я, вот! – Скоморох подкинул в длани несколько медных монет. – Кой-какую плату уже получил, сегодня в греческую харчевню пойду. Важных людей там, конечно, не бывает, но хвастливые слуги, охоронцы и прочий люд порою занятные вещи выбалтывает, особливо под вино греческое. Есть там слуга одного стратигоса византийского, весьма своим хозяином гордится.

– Это из тех, что хазар воинскому строю обучают? Коли так, пошли сегодня вместе, – сказал Молчун.

Дородный чернявый грек, хозяин харчевни, с улыбкой кивнул своему постоянному гостю, который неплохо рёк на греческом.

– Где ты греческому языку поднаторел? – спросил сотоварищ. – У нас его редко услышишь.

– Сам знаешь, брат, на язык я особо боек. И как-то захотелось мне греческому научиться. Месяц-другой походил в помощниках у купца византийского, что желал в Ладоге обосноваться – и всё. Теперь я любой незнакомый язык за седмицу понимать начинаю, на второй разумею почти всё, а через месяц уже и говорить могу, не велика трудность.

– Ты лепше меня на хазарском речёшь, это так, – согласно кивнул Молчун.

– Удачный день: и пенязей подзаработал, и византиец, гляди, пожаловал, не зря сегодня пятый день седмицы, надо пользоваться покровительством Макоши, – скороговоркой прошептал изведыватель, махая рукой чуть прихрамывающему коренастому мужу с косым шрамом на лике. Молчун взял свою чашу и пересел за соседний пустующий стол, так, чтобы сидеть за спиной Скомороха.

– Полидорус, брат, у меня сегодня завелись монеты, и я угощаю, садись, вино уже на столе! Я приветствую славного воина, бесстрашного человека, побывавшего во многих сражениях и победившего всех своих врагов. За настоящего воина Полидоруса! – громко провозгласил Скоморох на греческом, поднимая чашу.

– Ты, наивен, мой молодой весёлый друг, – промолвил после нескольких здравиц в свою честь довольный византиец, важно выпятив мощную грудь. – Для настоящего воина сражение никогда не заканчивается, оно только прерывается на время.

– Но сейчас нет войны, брат, и мы можем предаваться наслаждению.

– Скоро будет война, поверь мне, – уже изрядно захмелев, прошептал византиец. – Мы ходим в термы, если этим словом можно назвать глиняный сарай с бочками, только раз в седмицу… А раньше мылись три раза…

– Причём тут термы? – искренне удивился Скоморох.

– Все остальные дни стратигос, у которого я служу, гоняет по степям этих вонючих варваров-хазар, обучая их по-настоящему воевать, слушаться команд, выполнять перестроения в движении и прочее… Тебе, мелкому купцу, этого всё равно не понять, да оно тебе и не нужно…

– Так, я даже не знаю, как натягивать лук, – согласно кивнул Скоморох, – мне важнее уметь торговать, чтобы потом повеселиться, выпить вина с настоящим воином.

– Ха-ха, натягивать лук! Все думают, что война есть махание мечом и метание копий. Как бы не так: война – это стратегия, всё должно быть заранее предусмотрено, продумано и рассчитано, это искусство, мой весёлый и щедрый друг!

– Шрам-то на челе и ланите изрядно потемнел, ещё немного – и доблестному воину одному трудно будет дойти домой, поможем, брат? – молвил по-вепсски Скоморох как бы про себя. Молчун, не оборачиваясь, в ответ ткнул его слегка локтем в спину.

– Вот потому-то я и служу у стратигоса, который в предстоящей войне хазар с северными скифами и есть почти самый главный человек! Ты не думай, – рёк византиец, пошатываясь и опираясь на плечо Скомороха по пути из харчевни, – я ведь не слуга какой, да он же со мной, со старым и опытным воином, всегда советуется, и только потом заносит всё на свой пергамент.

Когда до небольшого опрятного дома, где жил стратигос, оставалось уже немного, Полидорус остановился и поднёс перст к устам.

– Тс-с, – тут хазарские стражники следят, чтобы никто чужой не появлялся, поэтому я пойду дальше сам. – Он сделал с трудом несколько шагов и остановился.

– Послушай, Полидорус, – тихо предложил Скоморох, – а давай мы пройдём с тобой к жилищу не по улице, а так, чтоб никто не видел, иначе наговорят на тебя всякой ерунды.

– Ты, пожалуй, прав, весёлый купец, все так и пытаются всунуть свой нос в чужие дела, да оклеветать старого воина, а что они знают о моих делах, что? – Они пошли вокруг через какие-то кусты и остатки полуразрушенного строения. Наконец, пробрались к небольшой калитке в каменном заборе. Ещё раз, попрощавшись и приложив перст к устам в знак молчания, византиец, пошатываясь, скрылся за калиткой. Скоморох подождал, пока появится Молчун, что незаметно шёл за ними от самой харчевни.

– Он рёк, – шепотом стал пересказывать разговор Скоморох, – что война – дело решённое. Стратигос по шесть дней в седмицу хазарскую дружину обучает для сражения с северными скифами, так они нас называют.

– То, что со всех концов Хазарии воины под Итиль начинают подходить, мы и сами видим, – махнул шуйцей Молчун, – но когда они выступят и каким путём, вот что нам надобно!