В УКГБ по Москве и Московской области была создана Служба анализа и прогнозирования оперативной обстановки, аналогичные работы велись в УКГБ по Свердловской области, в КГБ Белоруссии и КГБ Латвии. С учетом материалов докторской диссертации отца, Андропов поддержал идею создания в центральном аппарате специального подразделения по прогнозированию. Однако Андропов вскоре ушел, а Чебриков идею не поддержал. Специальная служба в УКГБ по Москве и Московской области была ликвидирована. Крючков, сменивший Чебрикова, вообще распорядился тему закрыть, поскольку она была напрямую связана с политической борьбой и могла пролить свет на некоторые вещи, которые, как оказалось, в ближайшее время ожидали нашу страну. Я помню, как сжигал на даче докладные отца о создании службы прогнозирования с резолюцией Крючкова: «Отказать».

«Насколько мне известно, – пишет отец, – данной проблемой в прямой постановке в Академии ФСБ в настоящее время никто не занимается – так же как и проблемой моделирования. А жаль! Между тем технические возможности дальнейшей разработки этих проблем сегодня несравненно выше тех, которые использовали мы. Нужны творчески мыслящие люди, энтузиасты, а их, к сожалению, всегда недоставало».

Среди таких людей папа всегда с любовью вспоминает генерал-майора Ивана Михайловича Булдакова, который был заместителем начальника Второго Главка КГБ СССР с 1972 по 1985 год. В 1979 году папа работал непосредственно под его руководством. Булдаков был одним из немногих руководителей контрразведки, которые поверили в перспективность внедрения в практику борьбы с агентурной разведкой противника Системы контрразведывательных мер, и активно пропагандировал ее. Среди его профессиональных привычек была сверхбдительность, переходящая в подозрительность. Работать с ним, по словам папы, было нелегко. Личные проблемы подчиненных его не интересовали. Пока он работал, все руководители подразделений должны были оставаться на местах. На доклад он часто приглашал к себе после 20 часов. Как считает отец, Иван Михайлович был хорошим аналитиком и самолюбивым человеком, он не любил менять своего мнения, правда, чаще всего достаточно обоснованного. Как руководитель он был сильной фигурой.

«Когда я исчезал на продолжительное время и не звонил, – рассказывает отец, – Иван Михайлович искал меня и при моем появлении, улыбаясь, говорил: “А, пропавшая грамота!” – и приглашал в кабинет».

Однажды, когда я тоже уже работал в Академии наук СССР, папа вместе с Иваном Михайловичем были в Новосибирске, в Академгородке, где они встречались с председателем Президиума Сибирского отделения Академии наук, вице-президентом (с 1986 года – Президентом) Академии наук, академиком Гурием Ивановичем Марчуком. Как вспоминает отец, речь шла о режиме секретности в академических институтах: «Очень амбициозный, вспыльчивый и не терпящий возражений Марчук и не менее амбициозный, хитрый и искусный спорщик Булдаков – контрразведчик с холодной головой и горячим сердцем. Марчук говорил, что непродуманная секретность мешает ученым общаться… сковывает свободу… снижает научную смелость. В качестве примера Марчук рассказал об академике Зельдовиче, трижды Герое Социалистического Труда, который, со слов Марчука, отказался знакомиться с секретными материалами, говоря: “Дайте мне хоть под старость лет побыть самим собой”. Иван Михайлович со своей стороны подчеркивал, что утечка информации, особенно в пилотных научных разработках, отрицательно сказывается и на эффективности самих исследований, на авторитете нашей науки и страны в целом. Беседа завершилась мирно, положительно, как беседа равных по ответственности перед государством руководителей. На меня эта беседа произвела хорошее впечатление. Иван Михайлович был на высоте».

При участии Булдакова была написана монография на тему, близкую к монографии Григоренко. Речь шла о создании и исследовании логической операционной модели борьбы советской контрразведки с разведывательно-подрывной деятельностью противника. Это была единственная монография, написанная строго со всеми математическими выкладками и которая успешно использовалась на практике. Используется она и сейчас.

«Таков был Иван Михайлович Булдаков, – заключает отец. – Человек прагматичный, целеустремленный, суровый и добрый. Контрразведчик от Бога, аналитик и государственник».

В то время КГБ обладал неимоверной силой. Приведу такой пример. После окончания МГУ в 1980 году большинство выпускников ехало по распределению в территориальные управления или попадало в заштатные НИИ. Я еще в университете увлекся математическим моделированием и знал, что в Академии наук в Москве недавно была создана лаборатория математических методов. Она находилась в Старомонетном переулке, напротив Госкомитета по использованию атомной энергии. Попасть туда было – все равно что сейчас устроиться в Министерство финансов. Но я сказал об этом отцу, и на меня сразу пришла заявка. Преподаватели на кафедре только рот открыли.

Заведующим лабораторией был потомственный геолог, доктор геолого-минералогических наук Рэм Михайлович Константинов – ученик Олега Дмитриевича Левицкого, который в свою очередь был учеником основоположника учения о рудных месторождениях академика Ферсмана. Я сразу поставил вопрос ребром – будем создавать математическую теорию прогнозирования рудных месторождений. Рэм Михайлович тоже увлекся этой идеей, мы установили связь с новосибирской школой конструктивной геологии профессора Юрия Александровича Воронина. И вдруг, совершенно неожиданно для нас, Рэм решил свести счеты с жизнью и застрелился у себя дома.

Через некоторое время новым заведующим лабораторией стал профессор Дмитрий Алексеевич Родионов. Это был основоположник многомерной статистической геологии, вице-президент Международной ассоциации математической геологии, разработавший целый комплекс статистических решений в геологии вместе со своим другом, заместителем директора Математического института АН СССР им. В.А. Стеклова академиком Юрием Васильевичем Прохоровым. Ученик крупнейшего русского математика ХХ века, создателя теории вероятностей, академика Андрея Николаевича Колмогорова, академик Прохоров был вундеркиндом. В 14 лет он окончил школу, а в 26 лет защитил докторскую диссертацию по математике. Через два года он стал профессором, потом академиком. Для современного читателя все это, быть может, ничего не говорит, но следует учитывать, что по своему статусу советский академик был покруче олигарха.

Когда началась «перестройка», зашевелились так называемые «трудовые коллективы», которым предоставили право участвовать в выборах руководителей. Лаборанты, инженеры и мэнээсы – порой с похмелья, небритые и без галстука – стали изподтишка пытаться ущипнуть маститых ученых, саботировать работу лабораторий и писать кляузы в различные инстанции. «Как же, – говорили они, – завлаб получает 500 рублей, а мы 180, а то и меньше. Надо его раскулачить!» Это называлось демократией и вполне поощрялось.

Начали травить и Родионова, хотя он был секретарем партбюро института. Но в бюро было немало евреев, которые быстро наладили контакты со своими сородичами в других республиках и решили совместно свалить Родионова. А нужно сказать, что тогда уже переходили на хозрасчет. Республики традиционно накачивались средствами из госбюджета и являлись источником финансирования для нищих москвичей посредством договорных работ. Для геологов особое значение имели республики Средней Азии, с которыми у нас были договора по разработке методов прогнозирования полезных ископаемых. Для Родионова потеря этих договоров была равносильна катастрофе – можно было остаться без финансирования. Ну а дальше будут выживать из института как нерадивого руководителя – останется только увольняться.