— Должна признать, вы потрясающе выглядите в этом платье. Вы всех нас пристыдили. — Это прозвучало довольно искренне, но Анна только пробормотала что-то неразборчиво и сбежала к бару, отворачивая пылающее лицо.

Самым ужасным было то, что ее подставили. Но разве она не сама клюнула на эту удочку? Она, которая лучше всех на свете должна была знать, на что способна Моника. На краткий миг Анна позволила себе поверить, что за взбалмошным поведением ее сестры скрывается настоящая Моника с добрым сердцем, но теперь Анна не могла отрицать правду: ее сестра была чудовищем в человеческом обличье.

Она кое-как продержалась остаток вечера. Помогли несколько бокалов шампанского, выпитые залпом, а также внимание, которое ей оказывали некоторые мужчины, в особенности Рик Раше, сексуальный блондин из сериала «Спасатели Малибу». Но все это время Анна чувствовала себя белой вороной. Больше всего она хотела оказаться дома в своей постели и обнять Бутса. Завтра она убьет Монику. Но сейчас она была слишком несчастна.

На следующее утро Анна приехала на работу с головной болью и с твердой уверенностью в том, что с нее хватит. На этот раз не будет заготовленных речей, и Анна не станет ждать, пока подыщет себе новую работу. Она сразу же объявит о том, что увольняется.

Анна обнаружила сестру на веранде. Та сидела, положив ноги на диван. Ее волосы пылали в солнечных лучах, струившихся через ряд французских окон с видом на розарий. Моника читала утреннюю газету и попивала эспрессо. Одетая в шелковое кимоно, гармонировавшее с ее алыми ногтями, она больше не напоминала добрую фею, а скорее походила на Круэллу Де Виль.

— Ты вчера хорошо повеселилась? — Моника едва взглянула на сестру, что еще больше разозлило Анну Когда она не ответила, Моника весело продолжила: — Я уверена, что ты была царицей бала. Рик Раше глаз с тебя не сводил.

— Неудивительно. Я была как бельмо на глазу, — холодно сказала Анна.

— Забавно. Я всегда считала, что он гей. — Моника положила газету, невинно улыбаясь.

Анна внимательно посмотрела на сестру.

— Это бессмысленно, Моника. Я обо всем догадалась.

— Ага, кто у нас сегодня утром встал не с той ноги? — шутливо проворчала она, задорно рассмеявшись и с музыкальным звоном ставя свою маленькую чашку на блюдце. — Не срывайся на мне из-за того, что вчера слишком много выпила.

— Ты прекрасно знаешь, почему я так расстроена.

— Разве? Ну, попробую угадать. Должно быть, потому, что я подарила тебе сногсшибательное платье и пригласила на вечеринку, где мужчины, о которых большинство женщин могут только мечтать, липли к тебе, как мухи к меду, — голос Моники был полон сладкого сарказма. — Мне жаль, что я обидела тебя. В следующий раз, когда во мне проснется желание сделать что-нибудь хорошее, я подарю что-нибудь Армии спасения.

— Перестань притворяться; я на это не куплюсь. — Если Моника думала, что снова сможет запугать или обмануть Анну, то это происходило потому, что она видела только внешние изменения, происшедшие с сестрой. — Ты специально меня подставила. Ты хотела, чтобы я выглядела как смешная маленькая провинциалка. Даже если бы я была голая, я не чувствовала бы себя более жалкой.

— Не будь такой мнительной, — насмешливо произнесла Моника, — никто ничего плохого не подумал. Между прочим, насколько я помню, многие гости восхищались тобой.

— Это месть, не так ли? Тебя бесит, что мне наконец-то стали уделять внимание, что ты не единственная цель для каждого мужчины в радиусе мили. Раньше никто не смотрел в мою сторону, и тебя это устраивало. Кроме того, благодаря мне ты сияла еще ярче. — Анна дрожала. Ярость, которую она подавляла в течение двадцати лет, вырвалась наружу. — Но знаешь что? Я увольняюсь, на этот раз окончательно. Найди себе другую девочку на побегушках, хотя я думаю, что такие, какой была я, исчезли еще в те времена, когда люди нанимались на службу по договору о поступлении в ученичество.

— Ты увольняешься? Из-за этого дурацкого недоразумения? — Моника рассмеялась, но Анна заметила страх в ее глазах. В этот раз Моника зашла слишком далеко, и она это знала.

— Единственное недоразумение, — сказала Анна, едва сдерживая крик, — это то, что я думала, будто в глубине души ты хороший человек, — она наклонилась и уловила дыхание Моники. Она пила не эспрессо.

— Ты не можешь уйти. Что я буду делать? — глаза Моники наполнились слезами. Она выглядела маленькой и потерянной. Но Анна уже много раз все это видела; она знала достаточно, чтобы не попасться на этот крючок.

— Полистай газету объявлений, — резким тоном сказала Анна.

— У меня от тебя голова болит. — Моника поднесла руку ко лбу таким театральным жестом, что Анна едва не рассмеялась. Когда Монике не удалось вызвать необходимую ей жалость, она решила изменить тактику. — Ты никуда не уйдешь! Ты не посмеешь!

— Да ты что? И как же ты собираешься меня удержать? — Если Моника посмеет угрожать ей тем, что прекратит оплачивать счета «Саншайн Хоум», Анна в ответ пригрозит рассказать обо всем прессе. Моника не захочет, чтобы весь мир знал, что их мать вышвырнули на улицу, так как ее старшая дочь оказалась слишком жадной, чтобы платить за дом для престарелых.

Анна не пошевелилась даже тогда, когда Моника зашипела:

— Я превращу твою жизнь в ад.

Теперь Анна искренне рассмеялась.

— Ты уже это сделала.

На щеках Моники выступили алые пятна.

— Ты думаешь, я не знаю, к чему ты ведешь? — Она наклонилась ближе к Анне, схватившись за подлокотник дивана. — Теперь, когда ты убрала со своей дороги маму, ты хочешь избавиться и от меня тоже. У тебя это не выйдет. Я нужна тебе так же, как и ты нужна мне!

— Возможно, когда-то так и было, но сейчас все изменилось. — Злость покинула Анну, и сейчас она смотрела на сестру с жалостью. Она знала Монику лучше, чем та знала себя: как приятно быть жертвой — никто тебя ни в чем не обвинит, и жалость к самой себе согревала, как теплое одеяло в холодную ночь.

— Не надейся, что я и дальше стану оплачивать счета матери.

Анна пожала плечами.

— Делай что хочешь.

Ее безразличие только усилило ярость Моники.

— Я ей ни цента не должна! Что хорошего она мне сделала? Назови хоть что-нибудь, черт возьми!

Анна была шокирована враждебностью Моники. Она всегда предполагала, что ее презрение было связано с желанием держаться подальше от бедной родни. Анна тихо сказала:

— Мама боготворит землю, по которой ты ходишь, знаешь ли ты об этом? — Хотя в данный момент Бетти вряд ли даже узнала бы свою старшую дочь.

— О да, конечно, сейчас боготворит. Но почему же она не защитила меня, когда я была ребенком? Она так же виновата, как и он! Ты не знаешь. Ты не знаешь, что я… — Моника замолчала, издав приглушенный звук. С искаженным лицом она схватила свою чашку и швырнула ее о стенку. Чашка разбилась на мельчайшие осколки. — Господи, ты такая слепая! Ты и Лиз — глупые маленькие ничтожества, страусы, засунувшие голову в песок!