То, что Моника сама о чем-то позаботилась, было еще более необычно.

— Ты составила список гостей, которым нужно позвонить? — Для того чтобы отпечатать приглашения, было уже слишком поздно.

— Об этом я тоже позаботилась. — Моника вытащила журнал из стопки, возвышавшейся на журнальном столике. — Я хотела бы, чтобы ты пришла. В качестве гостя, конечно. — Она одарила сестру самой обезоруживающей улыбкой. — Ты ничем не занята в этот вечер?

Раньше Анна восприняла бы это как должное. Согласие уже было готово сорваться с ее языка — Моника старалась. И она должна пойти сестре навстречу. Но что-то останавливало Анну: слишком часто ей доставалось за ее доброту.

Моника пожала плечами.

— Хорошо. Ответишь завтра. — Анна уже приготовилась к обычной в таких случаях колкости, что-то вроде «Если сможешь выделить вечер из своего загруженного расписания…» Но колкости не последовало. Моника только подняла голову и равнодушно сказала:

— Если тебе нечего надеть, я могла бы одолжить тебе что-нибудь из своего гардероба.

— Мне показалось, что это будет скромная вечеринка.

— Ну да… Я имела в виду, что-нибудь, что тебе подойдет. — Моника улыбнулась Анне, давая понять, что она хотела сделать комплимент. — Кроме того, это особый случай. Ты же знаешь этих снобов.

Подозрения Анны усилились. Хотя у Моники периодически случались приступы щедрости, трудно было себе представить, что она решила отступить на второй план, особенно после случая с Гленном.

— Спасибо за предложение, но я не думаю…

Моника не дала ей закончить.

— Почему бы нам не подняться и не посмотреть?

— Сейчас? — Анна взглянула на письма, которые она разделила на две стопки: письма с пометкой «личное», которые она оставила для Моники, и письма от фанов: толстые, с открытками, которые они просили подписать.

— Да брось, не будь такой занудой. Перестань! — Моника небрежным движением руки отодвинула письма. Она явно хотела сыграть роль доброй феи.

Наверху, в комнате сестры, Анна почувствовала легкую панику, взглянув на вечерние платья, которые Моника не носила годами, мерцавшие в полиэтиленовых колпаках — все они были шестого размера или даже меньше. Было ли это очередной попыткой унизить ее, заставив примерять платья, которые ей малы?

Анна глубоко вдохнула, втянула живот… и стала надевать самое свободное из них через голову. Она была удивлена, когда оно скользнуло вниз по ее бедрам, вызвав в душе Анны бурю неистового восторга. Оно было предназначено для коктейлей, цвета вечернего неба с мелким бисером, мерцавшим и переливавшимся, когда Анна крутилась перед большим зеркалом. Теперь она понимала, что чувствовала Золушка, отправляясь на бал.

— Оно тебе как раз впору, — улыбнулась Моника, появившаяся в дверном проеме.

— Тебе не кажется, что это… слишком? — Анна вспомнила, когда сестра надевала его последний раз: вечеринка у Свифта после церемонии вручения «Оскара» в тот год, когда Монику номинировали на получение премии за фильм «Майами, Оклахома». Это был ее последний официальный выход в свет перед аварией.

— Оно словно на тебя сшито. Кроме того, вряд ли я его в ближайшее время смогу надевать, — добавила Моника тоном, который Анна мысленно окрестила «Героиня-храбро-сражающаяся-с-неприятностями». Не то чтобы Моника больше не получала приглашений на праздники, но разве какое-нибудь торжество могло бы быть для нее веселее, чем те жалкие вечеринки, которые Моника каждую ночь устраивала у себя дома?

— Я не знаю… — Анна нахмурилась, кусая губы. — А вдруг я на него что-нибудь опрокину.

— Не думай об этом. Оно твое.

— Ты хочешь сказать…

— Не удивляйся так. Я бы тебе его и раньше подарила, если бы…

«Ты не была такой полной», — закончила Анна про себя.

— Оно отлично на тебе сидит, а это самое главное.

Анна была настолько удивлена и обрадована, что не могла дальше протестовать.

— Я… я не знаю, что сказать. Оно такое красивое.

— Ты его заслужила. Посмотри на себя — ты же просто преобразилась.

— Я бы этого не сказала, — со смехом в голосе произнесла Анна. — Мне придется очень постараться, чтобы влезть в любое из этих платьев. Мне только хотелось бы… — Анна осеклась. Она собиралась сказать, что ей хотелось бы, чтобы Марк увидел ее в этом платье, но не было смысла давать Монике в руки оружие, которое она могла использовать позже, в менее благодушном настроении.

Анне приходилось нелегко. Труднее всего было заставить себя не думать о Марке. Она представляла себе Марка таким, каким она его в последний раз видела утром на озере, с растрепанными ветром волосами, с глазами, отражавшими темно-голубое небо над их головами, и она чувствовала почти физическую боль от разлуки. Пока Анна сдерживала желание позвонить ему и почти не позволяла себе заниматься самокопанием. Ее решимость подкрепляла мысль о том, какой несчастной стала Лиз из-за своей любовной интриги.

Моника с любопытством посмотрела на сестру.

— Чего бы тебе хотелось еще?

— Ничего.

В другой раз Моника попыталась бы выпытать это у Анны, но сейчас она только пожала плечами и сказала:

— Носи на здоровье.

К пятнице Анна поняла, что она с нетерпением ждет эту вечеринку. Она даже потратила невообразимую для себя сумму денег на пару серебристых туфель на высоком каблуке и записалась на стрижку в «Шир-Дилайт». Приехав в тот вечер в «ЛореиЛинда», Анна чувствовала себя Золушкой, выходящей из кареты.

Арсела, принимавшая верхнюю одежду у дверей, сделала шаг назад, чтобы полюбоваться Анной, и воскликнула:

— Мисс Анна, вы выглядите как принцесса!

Домработница казалась немного взволнованной, и Анна поняла причину ее волнения только после того, как заметила в патио, сверкавшем волшебными огнями, которые они с Арселой несколько часов развешивали этим утром, гостей. Их было всего несколько десятков. Они стояли вокруг бассейна и болтали, держа в руках бокалы с выпивкой; оказалось, что все женщины одеты очень просто, как Салли Хэншо, которая была в шелковом сарафане.

Анна застыла с нехорошим предчувствием в груди. Но уходить было уже поздно. Все гости повернулись к ней, некоторые подходили ближе, чтобы рассмотреть ее получше.

— Моника, плохая девочка, ты сказала нам, чтобы мы были в повседневной одежде. Я чувствую себя абсолютно голой. — Рэини Биллингс в короткой блузке и капри холодно и иронично улыбнулась Анне.

Затем к Анне подлетела Салли. Подол сарафана бился о ее лодыжки. Они несколько раз разговаривали по телефону, но до сегодняшнего дня ни разу не встречались.

— Вы, должно быть, Анна. Я Салли. — Словно в Америке был хоть один человек, который не знал, кто она такая; возможно, карьера Салли уже шла на спад, но в свои лучшие годы она рекламировала все — от бумажных полотенец до зубной пасты. Она протянула Анне пухлую руку, на которой сияло кольцо с изумрудом такого же размера, как оливка в ее мартини.