Оказавшись совершенно обезоруженным, он какое-то время скакал, пригнувшись к гриве коня, а поравнявшись с раненым офицером, медленно опрокидывающимся навзничь, сумел выхватить у него из приседельной кобуры пистолет.

Первого же метнувшегося ему наперерез казака он уложил выстрелом из этого пистолета. Однако время было упущено. Еще двое казаков бросилисъ за ним в погоню. Услышав позади себя выстрел, ротмистр понял, что это его божественный шанс. На ходу разворачивая коня, он медленно словно смертельно раненный, вывалился из седла, но уже тогда, когда конь помчался в сторону казаков. Он слышал, как один из казаков крикнул:

– Смотри, хороший конь!

– Там их целый табун!

– Может, обыскать этого ляха?!

– Все его богатство осталось на возах! Его возьмут без нас.

Лежа вниз лицом, Радзиевский чуть приоткрыл глаз и видел, как ближайший казак развернулся в нескольких шагах от него и, решив, что поляк убит, помчался туда, где завершалась схватка и где наступала пора делить чужое богатство, подсчитывать потери и трофеи.

Заполнить брешь, образовавшуюся после ухода полка князя Корецкого, польный гетман уже не сумел. Ворвавшись в нее, казаки оказались внутри лагеря, и сражение превратилось в побоище.

Выходя из лагеря под Корсунем, коронный гетман воскликнул, что этот день «станет днем убиения невинных».

Каждый, кто слышал эти его слова, мог теперь воочию убедиться, что они оказались вещими.

Почти час ротмистр то уползал от поля сражения по молодой траве, то, пригнувшись, перебегал от куста к кусту. Пока мимо него с воем и гиканьем галопировал небольшой отряд татар, Радзиевский лежал в вымоине у подножия холма, испытывая самые жуткие минуты в своей жизни. Он по-всякому представлял свою гибель, но только не под копытами татарского чамбула.

После двух суток блуждания по полям и перелескам, голодный, изодранный и вконец обессиленный, он случайно наткнулся на небольшой отряд повстанцев человек из двадцати, которые – кто на повозках, кто верхом – н, аправлялись на поиски армии Хмельницкого. Весь вечер ротмистр таился в небольшой рощице, а когда повстанцы уснули, подкрался к часовому, задремавшему под деревом в нескольких метрах от привала, задушил его и, вскочив в седло, помчался туда, где, по его предположениям, должно было находиться мощное, хорошо укрепленное местечко Кальник, все еще, очевидно, остававшееся в руках польского воеводы.

Он проскакал всю ночь. А наутро увидел перед собой на равнине большой отряд, во главе которого ехало несколько облаченных в тяжелые кольчуги воинов. Один из них – в гривастом спартанском шлеме – показался Радзиевскому на удивление знакомым.

Когда всадники приблизились, ротмистр уже едва держался в седле, и ему было совершенно безразлично, кто эти люди, свои или повстанцы.

– Уж не вы ли это, ротмистр Радзиевский? – услышал он сквозь обморочную дрему приправленный странным акцентом голос… который мог принадлежать только князю Одар-Гяуру.

– Возможно, и я, – едва слышно согласился беглец. – Но на всякий случай спросите, кто я на самом деле.

Приблизившиеся оруженосцы князя – два рослых норманна – с двух сторон попридержали его, не позволив вывалиться из седла.

– Откуда вы и как оказались здесь? – еще больше приблизился к нему князь, но прежде приказал одному из норманнов осчастливить поляка несколькими глотками водки.

– Кажется, вы идете на помощь графу Потоцкому? – спросил ротмистр, немного взбодрившись.

– Я получил именно такой приказ.

– Можете не спешить, князь. Армии Потоцкого больше не существует.

– Вообще не существует?! – не поверил князь.

– Она полностью разгромлена. Сам коронный гетман или погиб, или попал в плен. Сие мне неведомо. Перед вами один из немногих, кому удалось спастись, прорвавшись вместе с полком князя Корецкого [44].

– Бегством, конечно?

– Бегством, – покорно признал гордый шляхтич. – Иного способа спастись при полном разгроме воинство мира так и не выдумало.

– Но я могу положиться на ваше слово дворянина и офицера? Армия коронного гетмана действительно погибла?

– Окружена и разгромлена. В этом можете не сомневаться.

Князь Гяур переглянулся с ближайшими офицерами.

– Это совершенно меняет дело, – проговорил полковник Улич. – Мы получили приказ прийти на помощь коронному гетману. Но если ни его, ни армии уже не существует…

– …То это спасает нас от необходимости вступать в сражение с армией повстанцев, которой мы со своим небольшим корпусом противостоять все равно не способны, – развил его мысль Хозар.

– В таком случае мы уходим на Винницу, – сформулировал их сомнения в четкий приказ генерал Гяур. – И там ждем новых распоряжений.

– Я понимаю, что вам не хочется сражаться против своих единоверцев, генерал, – едва заметно улыбнулся ротмистр, жадно поглощая поданный ему кем-то кусочек походной лепешки. – Сражаться против Хмельницкого вам, русичу, который видит Украину своей союзницей в борьбе за княжество Острова Русов, просто бессмысленно, потому что…

– Не правда ли, при очень странных обстоятельствах встречаемся мы с вами, ротмистр? – рассмеялся князь, прерывая его и уходя от каких бы то ни было объяснений.

– И, заметьте, вновь по дороге на Каменец.

– А какие прекрасные дни мы пережили в этом городе! – поддержал его Гяур.

– Неужели эти воспоминания не затмевают даже памяти о пылкой Франции и француженках?

– Могу заверить вас, ротмистр, что стреляют одинаково убийственно и здесь, и на полях Фландрии.

– Но и целуют тоже одинаково страстно. Особенно если и там и здесь целует француженка.

– Вам-то откуда знать, как она целует?

– Да уж догадываюсь.

– Извините, ротмистр, но вызывать вас на дуэль не стану.

И теперь уже рассмеялись оба.

– Полк, – скомандовал тем временем Улич, – кругом! На Винницу!

– Нет, ротмистр, дни, которые мы провели… – продолжил их диалог Гяур, – и которые еще проведем…

– В Каменце…

– …Никакая Франция…

– …И никакой разгром под Корсунем затмить не смогут.

– Так это ваше побоище произошло под Корсунем?

– Можете не сомневаться, что очередной срам польской армии так и войдет в историю войн как погибельная Корсунская битва.

Его вдруг охватило опасение, что битва все еще не выиграна, что поляки еще сумеют прорвать окружение и уйти в сторону Днепра. Лес в той стороне оказался довольно редким, но еще более редким представлялся ему заслон из казаков, замыкающих этот бурлящий каньон, словно забытый Богом и чертями котел ада.