– Ваше лицо стало лучше, – сказал Вейн.

– Я думаю, на него легче стало смотреть, но в конкурсах красоты мне еще долго не участвовать!

– Почему вы исцеляетесь? – спросил Вейн.

Мэнкс немного подумал над вопросом и ответил:

– Машина лечит меня. Она позаботится и о тебе.

– Это потому, что мы на дороге в Страну Рождества, – сказал Бинг, глядя через плечо и улыбаясь. – Автомобиль забирает твои невзгоды, и впереди тебя ждут только лучшие годы! Разве не так, мистер Мэнкс?

– Я не в настроении выслушивать твои рифмованные глупости, Бинг, – ответил Мэнкс. – Почему бы тебе не сыграть в молчанку?

NOS4A2 ехал на юг, и какое-то время никто не разговаривал. Вейн воспользовался тишиной и задумался.

За всю свою жизнь он ни разу не был так напуган, как вчерашним днем. Его горло до сих пор хрипело и болело от криков. Хотя теперь он напоминал скорее кувшин, из которого вылили плохие чувства. Интерьер «Роллс-Ройса» озарялся золотистым солнечным светом. В его лучах мелькали пылинки. Мальчик поднял руку, чтобы разогнать их и посмотреть, как они будут кружиться, словно песок, опускавшийся в воде…

…его мать нырнула в озеро, чтобы спастись от Человека в противогазе. Подросток вспомнил это мгновение и вздрогнул. На пару секунд Вейн почувствовал приступ вчерашего страха – такого свежего и сильного, словно он прикоснулся к оголенному медному проводу и получил заряд током. Его пугало не то, что он был пленником Чарли Мэнкса. Вейну не понравилось, что на какое-то время он забыл о своем похищении. Минуту назад он восхищался солнечным светом и чувствовал себя почти счастливым.

Мальчик перевел взгляд на ореховый ящик под передним сиденьем, где был спрятан его телефон. Подняв голову вверх, он увидел, что Мэнкс наблюдал за ним в зеркало заднего вида – наблюдал и слегка улыбался. Вейн отпрянул на спинку сиденья.

– Вы говорили, что должны мне услугу, – сказал он.

– Я держу свое слово, – ответил Мэнкс.

– Хочу позвонить моей маме. Хочу сказать ей, что со мной все в порядке.

Мэнкс кивнул, не сводя глаз с дороги. Его руки спокойно лежали на руле. Разве вчера автомобиль не ехал сам по себе? Вейн помнил, что рулевое колесо поворачивалось по собственной воле, пока Мэнкс стонал, а Бинг вытирал кровь с его лица… Но это воспоминание имело гиперреальное качество сна, которое бывает у человека, заболевшего лихорадкой. Теперь, при ярком солнечном свете Вейн не знал, что случилось на самом деле. Жаркий день не позволял ему видеть свое дыхание.

– Очень правильно, что ты хочешь позвонить своей маме, – сказал Мэнкс. – Сообщить ей, что с тобой все в порядке. Когда мы приедем в то место, куда собираемся, я ожидаю, что ты будешь звонить ей каждый день! Это просто проявление заботы! И, конечно, она захочет узнать, как ты себя чувствуешь. Мы пообщаемся с ней, как только сможем. Я не помню, какой у меня долг перед тобой, но только лютый зверь не дал бы ребенку позвонить своей матери. К сожалению, тут плохое место, чтобы останавливаться для разговора, и к тому же ни у кого из нас не имеется с собой телефона.

Он повернул голову и посмотрел на Вейна.

– Ты же не взял один с собой?

Старик улыбнулся.

Он знает, – подумал Вейн. Мальчик почувствовал, что его внутренности сжались, и на миг он был близок к слезам.

– Нет, не взял, – ответил он.

Его голос звучал почти нормально. Ему приходилось напоминать себе не смотреть на деревянный ящик под ногами.

Мэнкс перевел взгляд на дорогу.

– Это хорошо. Еще слишком рано звонить Виктории. До шести утра остается несколько минут, а после вчерашнего дня нам нужно дать ей поспать!

Он вздохнул и добавил:

– У твоей мамы татуировок больше, чем у моряка.

– Однажды в Йеле жила молодая леди, – произнес Человек в противогазе. – Какой только знаток не татуировал ее передок. А сзади, слепеньких ради, все повторяли на Брайле.

– Ваши стихи немного утомляют, – сказал Вейн.

Мэнкс засмеялся – грубым несдерживаемым смехом – и хлопнул ладонями по рулевому колесу.

– Это точно! Старый добрый Бинг Партридж – рифмующий демон! Библия говорит, что они, являясь низшими демонами, тоже приносят пользу.

Бинг прислонил голову к окну, глядя на проплывавшую мимо холмистую местность и на пасшихся овец.

– Прощай, черная подруга, – тихо прошептал он. – Дашь ли шерсти ты для друга?

– Все эти татуировки на теле твоей матери… – сказал Мэнкс.

– Да? – произнес Вейн, подумав, что, если он заглянет в ящик, телефона там, возможно, не будет.

Скорее всего, злодеи забрали его, пока он спал.

– Может, я старомоден, но мне кажется, что это приглашение слабохарактерным мужчинам посмотреть на нее. Ты думаешь, ей нравится такое внимание?

– Жила-была шлюха из Перу, – прошептал Бинг и тихо захихикал себе под нос.

– Они милые, – ответил Вейн.

– Это из-за них твой отец развелся с ней? Потому что ему не нравились ее голые разрисованные ноги, привлекающие взгляды других мужчин?

– Он не разводился с ней. Они никогда не были женаты.

Мэнкс снова рассмеялся.

– Какой сюрприз!

Они свернули с шоссе и въехали в спящий городок – какое-то жалкое заброшенное место. На закрашенных витринах магазинов белели объявления с надписью: СДАЕТСЯ. К дверям кинотеатров были прибиты фанерные листы. На фасадах ларьков читалось: СЧАС ГО ЕСТВА. САХАРН НИК! Над ними свисали рождественские гирлянды, хотя была середина июля.

Вейна не оставляли мысли о телефоне. Он мог бы открыть ящик ногой. Носок его ботинка был под ручкой.

– Нужно отдать ей должное, у нее атлетическая фигура, – сказал Мэнкс, хотя Вейн почти его не слышал. – У нее есть бойфренд?

– Она говорит, что я ее бойфренд, – ответил мальчик.

– Ха-ха. Каждая мать говорит это сыну. Твой отец старше ее?

– Не знаю. Догадываюсь, что ненамного.

Вейн поймал ручку ящика гибким носком ноги и открыл шуфлетку – на дюйм, не больше. Телефон находился там. Он пригнулся, чтобы закрыть ящик. Но было уже поздно. Если бы мальчик сделал хотя бы одно движение, они забрали бы айфон.

– Как, по-твоему, она посмотрела бы благосклонно на мужчину более старшего возраста? – спросил Мэнкс.

Вейна удивляло, что старик продолжал говорить о его матери – о ее тату и о том, что она думала о более взрослых мужчинах. Он был бы так же смущен, если бы Мэнкс задавал ему вопросы о морских львах или спортивных машинах. Мальчик даже не помнил, как они начали эту тему, и старался изменить канву разговора.

Если будешь думать задом наперед, – подумал Вейн. – Наперед. Задом. Думать. Будешь. Если. Мертвая бабушка Линда приходила к нему в сон. И все, что она говорила, исходило задом наперед. Многие из ее слов забылись теперь, но некоторые вернулись к нему с идеальной ясностью, как сообщение. Они напоминали невидимые чернила, которые темнеют и появляются на бумаге, если их подержать над пламенем. Если будешь думать задом наперед, то что получится? Этого он не знал.