во второй свободный угол, откуда можно было наблюдать за нашим узником. При других обстоятельствах я бы решила, что Олаф пользуется случаем и пытается прижаться ко мне, но проблема была в том, что мы просто оба хотели занять один и тот же угол. Эдуард разрешил ситуацию так, словно мы были детьми, а он — взрослым.

— Анита со мной. — Сказал он, дав мне понять, чтобы я встала рядом с ним. Олаф справился с перемещением достаточно изящно, но даже ему было нелегко протиснуться за спинку стула, на котором сидел Бобби. Это было одно из самых неловких телодвижений, которые я вообще у него видела. Наконец, он занял ближайший к двери угол, отзеркалив меня.

Ньюман искренне улыбнулся Бобби и сказал:

— Бобби, мне нужно знать все о той ночи, когда погиб твой дядя.

— Я уже говорил с тобой до того, как прибыли другие маршалы, Вин. Я рассказал все, что вспомнил.

— Бобби, ты же понимаешь, что это было не все.

— Думаешь, я это сделал? — В голосе Бобби сквозило больше эмоций, чем прежде — не сказать, что он был зол, но там явно что-то было.

— Нет, но я думаю, что если ты не расскажешь нам все сейчас, то через пару часов это уже не будет иметь никакого значения. У меня осталось всего восемь часов на то, чтобы закрыть этот ордер. Когда время истечет, выбора у меня уже не будет, Бобби. Ты это понимаешь?

— Я не думаю, что ты сможешь убить меня, Вин.

— Возможно, ты и прав, но в таком случае мне придется передать ордер другому маршалу. Даже если я сдам свой жетон, это дело просто перейдет в другие руки. Мой отказ выполнять предписание не спасет твою жизнь, Бобби, потому что если я этого не сделаю, в этой комнате есть другие маршалы, которые справятся с этой задачей.

Бобби посмотрел на Эдуарда, на меня, а потом повернулся, чтобы увидеть Олафа. После он снова посмотрел на меня.

— Я не думаю, что ты сможешь сделать это, Анита.

— Может, я и не смогу, но Тед сможет, и Отто тоже. И, сказать по чести, я взбешусь, если после того, как я спасла твою шкуру, все пойдет насмарку только потому, что ты не захотел рассказать нам всю правду.

Он застыл. Может, я была слишком резка с ним — я этого не хотела, но я ведь сказала все как есть.

— Почему ты перекинулся в новолунье? — Спросил Олаф.

— Я хотел это сделать. — Бобби уткнулся взглядом в стол.

— Кто та женщина, которая попросила тебя перекинуться? — Поинтересовался Ньюман.

Бобби покачал головой.

— Ты все еще пытаешься совершить суицид руками копов? — Спросила я.

Бобби поднял глаза и вновь застыл, или, может, он был в замешательстве. Я недостаточно хорошо его знала, чтобы судить.

— Я не…

— Брехня. Я чуть коньки не отбросила, спасая твою задницу, когда ты решил перекинуться и нарваться на пулю.

Он вновь опустил глаза и промямлил:

— Простите. Я не очень хорошо соображал в тот момент.

— А сейчас ты хорошо соображаешь, Бобби? — Уточнил Ньюман.

— Да, хорошо.

— Тогда расскажи о той женщине, которую ты упомянул.

— Это неважно.

— Оставь нам решать, важно это или нет.

— Я обещал, что никому не скажу, пока мы оба не будем готовы.

— Что ты обещал никому не говорить? — Мягко спросил Ньюман.

— Я дал слово.

Олаф заговорил из своего угла:

— Ты умрешь, чтобы защитить этот секрет?

— Все совсем не так.

— Зачем ты перекинулся в одну из тех немногих ночей, когда практически ничто не могло заставить тебя сделать это? — Спросила я.

Бобби облизал губы и сглотнул. Я вдруг поняла, что не видела, чтобы он ел или пил с тех самых пор, как мы здесь. Наверное, кто-то другой должен был позаботиться об этом, но мне-то откуда знать? Я не спец в том, как содержать пленников. Мертвые тела не нужно кормить.

Эдуард, кажется, подумал о том же, потому что он сказал:

— Хочешь промочить горло, приятель?

— Было бы неплохо. Спасибо. — Сказал Бобби.

Нам опять пришлось маневрировать, но Эдуарду, наконец, удалось добраться до двери и открыть ее, не задев стол. Он осторожно прикрыл ее за собой.

Бобби был слишком расслаблен. Он должен был бояться, но он не боялся. Я вдруг поняла, что вне клетки ему было гораздо спокойнее. Мы сделали ошибку, когда вывели его наружу? Конечно, мы всегда можем вернуть его в камеру и допросить там, но сейчас нам надо либо расслабить его, чтобы он перестал скрывать правду, либо напугать или вывести на эмоции, чтобы он заговорил.

Ньюман пытался разговорить его, но он делал это не слишком настойчиво, и в этот момент вернулся Эдуард с содовой. Мы молча ждали, пока Бобби откроет банку и сделает пару глотков. Он вдруг рассмеялся и сказал:

— Вы все так пялитесь на меня. Я ничего интересного не делаю.

— Через семь часов… — Я нарочито уставилась на свои часы. — Вернее, через шесть часов и сорок минут ты умрешь, потому что не хочешь рассказать нам всю правду о той ночи.

— Я не скрываю ничего из того, что поможет вам меня спасти.

— Откуда ты знаешь? — Спросил Эдуард.

— В смысле?

— Откуда ты знаешь, что мы не найдем подсказку в той информации, которую ты скрываешь?

Бобби задумался, попивая свою содовую.

— Мы — копы, Бобби. — Произнес Ньюман. — Это наша работа — находить смысл в деталях. Ты не знаешь, что может сыграть ключевую роль в твоем спасении.

— Ты ведь не был полицейским, да? — Спросила я.

— Вы меня спрашиваете? — Уточнил Бобби.

— Все остальные в этой комнате — офицеры полиции, так что — да, тебя.

— Простите, вы правы. Просто вопросы сыпятся на меня со всех сторон, я немного растерялся.

Я взяла эту мысль на заметку для будущих допросов и спросила:

— Словом, ты не знаешь, как устроена работа полицейских?

— Нет, не знаю.

— Тогда, может, хватит решать за нас, что нам поможет разобраться в этом деле, а что — нет? Просто расскажи, что ты знаешь, а мы будем делать ту часть нашей работы, которая касается расследования.

— Я думал, что расследование — это и есть ваша работа. — Он улыбнулся, как будто я сказала ему что-то приятное.

— Это только ее часть. — Возразила я.

— А что еще?

— Ликвидация людей. — Ответила я.

— Убийство людей. — Добавил Эдуард.

— Убийства. — Сказал Олаф.

Бобби оглядел комнату, чтобы посмотреть на каждого из нас.

— Вы пытаетесь напугать меня.

— Если это заставит тебя говорить — да, пытаемся, но я надеялась, что этот