— Совсем ничего?

— Ничего. Кроме денег.

— Как-то нерадостно это у тебя вышло…

— Просто констатирую факт. Когда человеку… э-э-э… за тридцать и ничего, кроме денег, у него нет… Зато — я духом молод!

— Да и телом не стар, это я тебе без лести. А вообще-то я понимаю…

Можешь удивиться, но девушка так и не испытала никогда ничего серьезнее взаимной симпатии. И не более того. Ну а девство берегут после семнадцати только по двум причинам: или просто не складывается, или ошибка природы. А вообще… Вообще — все мне опостылело… Знаешь, пожить лет пять по общагам да по съемным квартирам, где ты — никто и окружают тебя чужие вещи и чужие стены… И как подумаешь — что и не живешь вовсе, а так, проживаешь, а жизнь где-то мимо тебя течет, где-то за другими окнами… Нет, я понимаю, что в каждой избушке — свои погремушки и за лаковым фасадом люди существуют и без тепла, и без заботы друг о друге годами… Но… Мне надоело жить нигде и заниматься ничем…

— Может, домой?

— А где дом? Посмотрела я на ровесниц в Покровске: замуж повыходили, живут — что стонут, деньги мусолят, мужики их пьют, кто — втихую, кто — по-крупному… От такой жизни свихнуться только…

— А у тебя отец не пил?

— У меня не пил… Да сейчас таких, как мой отец, и не осталось, наверное, уже…

— Может быть, есть один?

— Может быть, — серьезно согласилась Лена.

— А замуж выйти?

— Замуж — не напасть, как бы за мужем не пропасть… Нет, ты не думай, что я гундю — просто устала. Да и ты мне понравился… «Ладно скроен, ловко слеплен… Орел-мужчина…»

— И на том спасибо.

— И на том — пожалуйста. А вообще — все не так уж и скверно. Бывает хуже.

И много у тебя денег?

— На жизнь хватит.

— Значит, и дело свое есть? — Дело есть.

— Хлопотное?

— Как у всех. Кстати, как твоя фамилия?

— Вот даже как? Молодой человек, то, что между нами произошло, еще не повод для уличного знакомства! Воспитание, понимаешь…

— Тебя держали в строгости?

— Как любимую целочку падишаха.

— Переведи…

— А ты ревнуешь?

— От-час-ти.

— Надо же! Не знаю, каким ты бизнесом занимаешься и как вообще у тебя это получается, если все эмоции пишутся у тебя на лице «шершавым языком плаката»!

Знаешь, на кого ты теперь похож?

— Ну и на кого?

— На ревнивого бультерьера!

— У меня что — такая же «шайба»?

— У тебя такое же тупое недоумение в глазах…

— Добавь еще — в поросячьих…

— Ну вот уж нет. Собак я люблю.

— Даже «ласковых» булек?

— И их тоже. Ведь собака такая, какой хозяин.

— Отец — буржуй, дите — невинно?..

— Вроде того.

— Как сказал один хороший поэт: «Говорю о том не для смеха, я однажды подумал так: да, собака — друг человеку. Одному. А другому — враг».

— А кому ты враг?

По-видимому, лицо мое помрачнело, девушка запнулась:

— Ладно, не будем о грустном.

— А как все-таки твоя фамилия? — не отстаю я.

— Одинцовы мы.

— И чьи будете?

— Сами по себе мы господа…

— И это радует.

— Еще как радует.

— С добрым утром! — дергаю Ленку за рукава халата, она перелетает через меня на койку, размером с футбольное поле, и хохочет…

— Ты чего?

— Ой, не могу-у-у… Офицер… угостите даму папироской?..

— Что?.. Какой папироской?..

— Молчи… ухажер… молчи… — Девчонка опрокинула меня на спину, села сверху, наклонилась, и я заблудился в ее льняных волосах, будто во сне…

* * *

…Кемарить не получалось. После прибытия «спортсменов» все бойцы чувствовали беспокойство; надпочечники слали адреналин в кровь нехилыми порциями, и бездействие просто изматывало. После такого «сидения на нуле» наступает сонливость, и тогда очень просто пропустить и нож, и пулю…

— Что надумал. Батя? — тихо спросил здоровый, Сергей Рыбаков, командира. — Ситуация — «четыре сбоку — ваших нет». Яйца мы здесь не высидим, а вот оторвать их нам вполне могут. Какие будут руководящие указания?

Батя смолчал. То, что торчать в «железке» теперь бессмысленно, было понятно и ежу. Если «спортсмены-разрядники» прибыли тоже по душу «героя-любовника»… Как сообщил Назаренко, парень заперся с телкой в коттедже и вторые сутки кувыркался с нею в койке… Кто он все-таки? Барыга из новых? И кому на кой ляд сдался? В любом случае, появление «спецуры» из дюжины розовощеких — подарок не самый сладкий… И «махаться» с ними не хочется, и приказ надо выполнять…

— Я вот одно не пойму, чего «главкомверх» намудрил? — поделился тихо здоровый с Батей. — И стволов-де не брать, и вязать втихую? Сейчас бы уже по всей форме покрутили молодца, можно — с его девчонкой, да уже к Приморску бы подъезжали…

— Если бы доехали…

— Вот как…

Никакой связи ни с «верхом», ни с Назаром СОБРы не поддерживали — от греха. Тише сидишь — дальше глядишь. Палаточку вряд ли уже «распробовали», но то, что линять отсюда нужно с наступлением сумерек, — без дискуссий.

Ждать результатов «прощупа» Назара — дело покойное, но тухлое.

— А что. Рыбак, рыбку половить не надумал?

— Так базара нет! — отозвался Серега.

— Значит, решаем так. Примешь водчоночки на грудь, чуток, для аромату, и пойдешь разносчиком.

— И чем торговать будем?

— Да куртками. Зря мы их, что ли, третьи сутки маринуем?

Куртки неизвестно чьего производства были захвачены во время «войсковой» операции на приморском «толчке»: не было на них ни документов, ни справок, ничего. По идее их следовало в тот же день сдать, но накатили дела, потом — саму машину куда-то забрали на дежурство, и куртки так и остались лежать навалом в полосатой «челноковой» сумке в углу «рафика».

— Батя, а может, и я? Вроде напарником? — не удержался Саша Шмаков.

— Думаешь, Рыбак сам не донесет?

— Да не, для подстраховки, мало ли? Вон у американцев, все по двое работают…

— У американцев… У них и флаг — матрас, и в супе — ананас… Два околачивающихся рыла — по нашим раскладам многовато… И без того вся «кумбинация» вилами по воде писана… — Батя не скрывал досады. — Ты вот что, сынок… Тоже валяй на свежий воздух, но погодя чуток… Хотя и не сезон — прикинься ветошью да поброди по окрестностям: должны здесь у этих атлетов «колеса» быть…