Трех Святителей Тимош сидел на господарском месте. На лице — ни плутоватой улыбки для товарищей: вон, мол, куда забрался, — ни смущения. Сидел, как в седле, — привычно, деловито. Службу слушал с интересом — патриарх служил!

К патриарху Тимош был внимателен, дал ему для охраны сотню казаков.

В конце апреля в Яссы прибыл Богдан Хмельницкий. Теперь он занимал в церкви господарское место. В почтении же к патриарху был первым. Когда служба кончалась, выходил из церкви вместе с Макарием, поддерживая его за руку. Садился патриарх на коня, Богдан стремя держал.

28 апреля 1653 года в Яссы вернулся Василий Лупу. Богдана Хмельницкого уже в городе не было, Тимошу господарь подарил соболью шубу со своего плеча.

В Яссы пришел отряд татарской конницы Шериф-бея, брата Домны Тодоры, и Тимош двинулся в поход на врагов господаря.

У деревни Поприканы он разбил и рассеял пятнадцатитысячную армию трансильванцев под командованием Януша Кимени. Валашского гетмана Дуку разгромил у Фокшан.

И еще дважды бил Тимош войска, вставшие на его пути. Ему шел двадцать первый год, и он уже столько раз побеждал! Не за спинами казаков, но сам, своею саблей помогал победе. Сколько врагов в последний раз его видели — не счесть.

В счастье свое, в неуязвимость свою, в силу слова своего Тимош верил, как отцу своему.

9

Полковники думали.

Тимофей Носач, полковник брацлавский, и Мартын Пушкаренко, полковник полтавский, уговаривали Тимоша повернуть назад. Молдаване, ненавидевшие Василия Лупу, не жаловали любовью и казаков. Хлеб продавали им по самой дорогой цене, а то и утаивали.

Кальницкий полковник Иван Богун был на стороне Тимоша.

— У нас достаточно сил, чтоб сокрушить Матея Бессараба, — сказал он. — Едва наше войско покинет Молдавию, как Бессараб, Георгица и Кимени опять нападут на Яссы. Нам нужно не ждать, пока враг завтра придет в себя от поражений, а добить его сегодня, когда он напуган и боится одного вида нашего. Я за поход на Тырговишт.

— Что бы вы ни говорили, я поведу вас на Бессараба. — Тонкие губы Тимоша вытягивались в улыбке, он пытался скрыть напряжение, но не умел. — Если в Молдавии буду я, а в Валахии — князь Лупу, то мы обложим Польшу, как медведя в берлоге. Король собирает в Глинянах большую армию. Нам нужно стать здесь хозяевами и грозить королю с тыла. Готовьтесь к походу, паны полковники. Выступаем завтра.

Едва полковники ушли, пожаловали к Тимошу дружки его, Карых да Загорулько. Пожаловали не сами по себе, а от простого казачества, потому и оробели вдруг перед своим приятелем.

— Просить за кого-то пришли? — догадался Тимош.

— Просить! — вздохнул Карых.

— Ну так просите! — закричал Тимош, уже заранее гневаясь. — Кому, чего, сколько?

— Никому и ничего! — тоже вдруг рассвирепел Загорулько. — А только церкви жечь не приказывай. Не желают казаки церкви жечь!

— Не желают? — усмехнулся Тимош. — Мы в походе. И я у вас наказной гетман. Кто не подчинится моему приказу, того я велю убить.

— И весь сказ, — Загорулько толкнул плечом Карыха. — Пошли.

Карых попятился, дернул головой, как гусак, — видно, поклониться хотел, да не учен был поклоны отвешивать.

— Ты в ножки ему упади! — уже с силой толкнул Загорулько Карыха.

— И упадете! — крикнул Тимош, брызжа слюной.

— Ты не господарь, не князь и не Бог, чтоб лоб перед тобой расшибать, — пыхнул гневом Загорулько, останавливаясь в дверях.

— Так я буду господарем! — Тимош яростно топнул ногою.

Ушли. Тимош места себе не находил. Наконец сел на коня и, хоть ночь надвигалась, поехал в поле. Ехал, бросив поводья, мрачно и бездумно глядя перед собой. Он не желал, чтобы его учили, — кто бы то ни был.

Навстречу летел с кормежки на гнездовье ворон. Тимош достал из саадака лук и стрелу. Тетива зазвенела, ворон сорвался с неба, упал в черное поле.

Тимош и сам не знал, почему убил птицу. Повернул коня, поскакал обратно. Сразу же лег спать и не уснул до утра.

10

Небо, как бирюзовый камешек, голубело невинно над людьми, которые двумя тучами собирались на просторном, заждавшемся дождя поле. Не ветер — ненависть погнала эти человеческие тучи друг на друга. Не дождем они пролились — кровью, и не всходы взошли, но смерть.

Привыкшие побеждать казаки смяли сейменов Матея Бессараба, захватили стан валашского господаря и разграбили.

Под князем убило коня, а сам он был ранен в ногу. Коня поменял и, не обращая внимания на рану, повел резервный полк на казаков, остановил их, отбросил.

— Бессараб упрям, как вол, и такой же тупой! — говорил Тимошу Василий Лупу. — Надо его добить сегодня. Обязательно добить.

— Добьем! — пообещал Тимош. — Валашские войска едва стоят.

Собрать для нового удара казаков и татар было непросто, слишком большой добычей завладели. Чего теперь башкой рисковать? За год столько не добудешь, сколько хапнули за один раз.

Командиры понукали, грозили.

Войско наконец построилось, пошло в новую атаку, но враг уже пришел в себя, а за спиной его, закрывая весь горизонт, поднималась лиловая, с черными провалами, туча-гора. Она росла на глазах. Серый туман клубился над ее иссиня-железными башнями.

Топот конницы приглушил удары грома, но ветер уже бил в лицо, засыпая глаза пылью.

— Дождя! — заорал Тимош на тучу, грозя ей саблей.

До валахов осталось два лошадиных скока, когда туча дохнула ледяным дыхом и в лица казакам ударил град.

С людьми — можно, и с Богом — дрались, но с Богом и с людьми — страшно.

Казаки поскакали прочь к своим окопам, где у них стояли пушки. Да только Матей Бессараб — дед, дышащий на ладан, — был не только мудрым правителем, но и мудрым воином. Он от радости, что казаки отступили, лба крестить не стал, но вытащил из ножен саблю и повел все свои полки на казачьи шанцы. А у казаков порох отсырел: ни пушки не стреляют, ни ружья.

Первыми побежали Носач и Пушкаренко, за ними волей-неволей хлынули в бега татары и полк Ивана Богуна. Четыре победы Тимоша Хмельницкого уничтожились одним поражением.

Только теперь, на очищенном от врага поле, Матей Бессараб сошел с коня и позвал лекарей.

Сапог на простреленной ноге был полон крови. Князь увидал кровь, побледнел и упал в обморок. Видеть чужую кровь привык, своей крови боялся.

11

Василий Лупу бежал с поля боя, с несчастной для него речки Яловец, в свои милые Яссы.

По утрам он объезжал город. Ехал то в монастырь Галию, то в монастырь Саввы. Дел у него ни до кого теперь не было. Он ездил и смотрел. Смотрел