— Пока что, мистер Гиллеспи?

Почему Макдональд молчит? Он спокойно сидел, словно приклеенный к стулу, но, видя его застывший взгляд, я заподозрила, что адвокат просто растерялся.

Обернувшись снова к свидетельской кафедре, я оцепенела: Нед впервые смотрел прямо на меня. Он застал меня врасплох, пока я сверлила глазами Макдональда, мысленно внушая ему вскочить на ноги и вмешаться. Нед продолжал смотреть — пристально, вопросительно, почти умоляюще. Секунды убегали прочь, но я потеряла счет времени. Как много порой можно прочесть в одном взгляде! Я застыла, словно завороженная, и отвела взгляд вовсе не потому, что чувствовала вину (зарубите себе это на носу, мистер П. Е. Дант — или как вас там — из «Скотсмена»).

В глазах Неда таилась бездна боли и страдания, и мне было невыносимо наблюдать дорогого друга столь несчастным, осознавая, какие муки ему довелось вынести. Мое сердце словно раскололось надвое. Я опустила голову и уставилась на пол, на гладкий зеленый линолеум под скамьей.

— Мистер Гиллеспи? — поторопил Эйчисон.

Нед откашлялся и через мгновение вновь заговорил.

— После ареста Гарриет, когда мы оправились от потрясения, я начал задумываться и перебирать в памяти прошлое. Я вспомнил, что наша горничная Джесси говорила о Гарриет какие-то гнусности, около года назад, когда ее уволили. Разумеется, тогда мы не поверили ни единому ее слову, потому что Джесси нас обокрала. Мы решили, что она пытается любой ценой обелить себя.

— А теперь?

— Теперь я не знаю, что думать. Я не знаю, что думать о чем угодно и о ком угодно, включая Гарриет Бакстер.

После этих слов я больше не могла на него смотреть. Казалось, тяжеленная глыба обрушилась на мое сердце, расплющила его и лишила меня сил дышать. Внезапно мне стало все равно, что будет дальше. Пусть признают меня виновной, если хотят. Пусть хоть разорвут на части.

Слишком поздно. Поздно… За окном звонили колокола окрестных церквей. В их перезвоне я слышала только одно: «Слишком поздно».

* * *

Следующих свидетелей я помню смутно. Когда я пришла в себя, Эйчисон только что вызвал Кристину Смит. Повисла пауза — все застыли в ожидании. Мир вокруг меня потускнел, словно я была отделена от него невидимой стеной. Эйчисон гордо напыжился, предвкушая выступление своей главной свидетельницы. Он обернулся в зал и неожиданно встретился со мной взглядом. Его зеленые глаза заблестели. Не в силах его видеть, я склонила голову и стала изучать флакон нюхательной соли у себя в руке. Через некоторое время тишину прервал вернувшийся пристав. Он пришел один и в ответ на вопросительный взгляд Эйчисона покачал головой. Прокурор стал перешептываться с приставом, затем с коллегами. Наконец он обратился к судье.

— Ваша честь, боюсь, в данный момент мы не можем найти одну из главных свидетельниц. Мы надеемся, она будет здесь с минуты на минуту. Свидетельница получила повестку сегодня утром и, вероятно, находится где-то поблизости.

Кинберви покосился на часы. Было без десяти семь.

— Позвольте напомнить вам о времени, прокурор. Вам есть кого вызвать вместо нее? Если не ошибаюсь, вам не стоит медлить — процесс должен завершиться завтра.

— Вы никогда не ошибаетесь, ваша честь. Не могли бы мы подождать мисс Смит еще немного?

Кинберви цокнул языком.

— Сейчас без десяти семь. Даю вам десять минут, чтобы предъявить свидетельницу.

— Хорошо, ваша честь.

Подозвав к себе помощников и пристава, Эйчисон что-то быстро зашептал, и они по очереди вышли из зала. Судья откинулся на спинку кресла, теребя губу и поглядывая на часы. Вслед за ним я наблюдала, как минутная стрелка медленно ползет вверх — сначала к отметке «одиннадцать», затем выше. Зрители вели себя на удивление тихо, понимая, что заседание продолжается и Кинберви не потерпит нарушений порядка. Эйчисон казался спокойным, но если присмотреться внимательнее, было видно, как он нервно подергивает пальцами. Когда стрелка подошла к семи часам, в коридоре послышались торопливые шаги. Дверь распахнулась, и пристав почти вбежал в зал суда. Эйчисон вперился в него хищным, как у ястреба, взглядом.

— Ну что?

— Простите, сэр, — ответил пристав. — Я лично утром разговаривал с мисс Смит — здесь, в комнате ожидания, но кто-то из смотрителей видел, как она вскоре покинула здание суда, — и с тех пор ее не видели.

Эйчисон повернулся к судье.

— Ваша честь, могу ли я…

— Прокурор, — перебил Кинберви. — Можете ли вы предъявить свидетельницу?

— Нет, ваша честь.

— Хотите ли вы вызвать другого свидетеля?

Эйчисон едва заметно склонил голову и тут же поднял глаза, полные желчи. Мне даже показалось, что он начнет плеваться.

— Вызовите Джесси Маккензи.

Быть может, вы помните, что Джесси около полугода работала у Гиллеспи горничной. Эйчисон произнес ее имя с таким апломбом, будто выложил на стол козырного туза. Однако я видела, что Макдональд кивнул и улыбнулся себе под нос — наверное, считал себя в силах справиться с Маккензи. Ее появление не стало для меня сюрпризом: она изначально была в списке и прошла предварительный допрос, и все же мне показалось несколько странным, что Эйчисон выбрал ее вместо Кристины. Я предупреждала Каски, что Джесси недолюбливает меня за английское происхождение, и рассказала еще об одном мелком недоразумении между нами. В ответ он выразил уверенность, что мы сможем опровергнуть показания Джесси, уличив ее в краже.

По просьбе Эйчисона Джесси принялась описывать события марта тысяча восемьсот восемьдесят девятого года — то самое недоразумение. Вскоре Макдональд поднялся на ноги.

— Протестую, ваша честь.

Судья покосился на него.

— На каком основании?

— На основании уместности, ваша честь. Этот случай произошел за несколько недель до похищения и вряд ли связан с делом. Мой ученый друг хватается за соломинку, чтобы заполнить время, освободившееся из-за отсутствия мисс Смит.

Судья взглянул на Эйчисона.

— Прокурор?

— Ваша честь, уверяю вас, что показания мисс Маккензи прольют свет на важные подробности.

— Хорошо, — произнес Кинберви. — Давайте выслушаем свидетельницу, а затем решим, насколько ее история уместна.

Поскольку Кемп в своем опусе дословно приводит показания Джесси, я опущу допрос, постоянно прерываемый протестами Макдональда, и воспользуюсь случаем, чтобы оправдаться: если Джесси не лгала, то почему сразу не потребовала у меня объяснений, как поступил бы на ее месте любой разумный человек?

Когда пришла очередь Макдональда, он задал ей тот же вопрос, но Джесси отвечала уклончиво — мол, она не хотела со мной ссориться.

— Мисс Бакстер была другом семьи, сэр. Мне было неловко.

— Если, как вы утверждаете, вы наблюдали за ней в тот день, почему мисс Бакстер вас не видела и не слышала?