— Интереснее, куда сотник едет без сопровождения, — усмехнулся Безрод. — Дружина в одну сторону, он — в другую.

Старик на ходу молча закивал. Если службистские дела, так положено охранение, тем более, когда дела сколько-нибудь тайные. А тут путешествует один, и то, что в чёрную ночь нападения на городок он случился именно здесь, а не где-нибудь ещё — всего лишь счастливое благорасположение звёзд, и уж, наверное, звезды были не просто благорасположены к славному городку Порубь, а весело ржали в голос, приставляя Корягу к воеводству городской стражей.

— Ага, то, что его случайно увидел и узнал Косарик — просто везуха. Коряга битый волчара, у него стражники летали почище тополиного пуха.

На самом востоке млечской стороны, там, где поднялась из-под земли приморская горная гряда, обосновались пришлые оттниры, безземельные и согнанные с насиженных мест: а просто год назад на одном из полуночных островов полыхнул вулкан. Что называется: «Здравствуйте… добро пожаловать… пошли вон». Чем они думали, никто не знает, но в один прекрасный летний день пришельцы не сообразили ничего умнее, как объявить горы своими. Ну жили в горах на чужой земле, охотились, бросали в распаханную горную землю рожь и даже умудрялись собирать какой-никакой урожай; ну закрывал на это глаза млечский князь до поры до времени: так те благополучные времена и поры оттниры прикончили собственными руками. Вернее языками.

«Ну и что с того, что млеч высоко в горы не лезет и не до этого сейчас князю? Того и гляди с моровыми полыхнёт по-настоящему, всем высокогорные потягушки покажутся детскими играми. Наши горы и всё. Млечские, что бы незваные гости себе ни надумали!»

«Не-а. Наши горы. Вам всё равно без надобности. Только вы к нам не суйтесь, потому как на равнине мор свирепствует, а нам в чистых горах такая напасть ни к чему: у нас дети малые, старики, скотина».

«Да и живите себе, только не проще ли в княжескую казну время от времени золотые кругляши закатывать?»

«Нет, не проще. Сроду были сами себе голова, никому не платили, и вам не станем. А когда мор вас перекосит, мы, пожалуй, спустимся до самых равнинных предгорий и за пастбищные луга поблагодарим от всей широкой оттнирской души, и, может быть, даже поминальный пир соорудим. В небесном княжестве вашего Тнира вы это почувствуете — во время пира войдёт Ёддер и скажет, дескать, это подношение павшим от мора млечам от гривадеров. Ну, сами подумайте, потеплеет ведь на душе? Потеплеет!»

«Значит, так?»

«Так!»

«Ждите гостей».

«Гостей? Да плевали мы на ваших гостей!»

«Это будут как раз ваши гости. Хотя вы и сами в гостях… В общем, ждите».

* * *

— А вон там, глянь-ка? Похоже на стан.

Сивый кивнул. Да, это стан. По всему видать, сотня Коряги расположилась. Отдыхает. Завтра дружина войдёт в горы и станет здороваться с оттнирами до кровавых соплей.

— Ну что, двинем прямо туда? Наш красавец где-то там.

— Нам бы на старых знакомцев не нарваться, — глухо буркнул Сивый, — до того как новых заведём.

— Войдём тишком да молчком. Сам знаешь, здесь народ с разных дружин, как пить дать десятками собирали. Этих — из одной сотни, тех — из другой. Наверняка, есть княжеские, есть боярские. Скажемся отставшими. Ты раненный вой, я как и есть ворожец. Ты, глав дело, мордой не свети.

— Авось пронесёт.

* * *

— Стой, кто идёт!

Безрод и Стюжень мгновенно встали. Кони в поводу пофыркивали, чуя других лошадей. Время особо подгадывали так, чтобы вблизи видно было, а издалека — не слишком.

— Свои, бестолочь! Коряга пополнение прислал.

— Коряга?

— Где вас таких набирают? Да ещё лук дают? По сёлам гребёнкой чешут что ли? Кто десятник? Где встали?

Мрачный парень с узким лицом и глубоко посаженными глазами, с луком в растяжку буравил странную парочку взглядом исподлобья и лук опускать не спешил.

— Десятником Рябой, а стоим… а не ваше дело, где стоим!

— Он-то нам и нужен! Да опусти ты лук, дурень! Продырявить стрелой ворожца, знаешь ли, не самая добрая примета перед походом.

— Ворожца?

— Ворожца-а-а-а-а! — кривляясь, передразнил Стюжень. — И лучше тебе, парень, в ближайшие дни оставаться невредимым. Попадёшь ко мне в руки, не дайте боги вспомню за тобой худое!

— Эй, Рябой! — дозорный лук приопустил, складку на переносице разгладил, брови, собранные в линию, разогнал по местам. Вроде, на оттниров не похожи, пришли с нашей стороны.

— Что такое? — из палатки кто-то высунулся.

— Тут какие-то двое. Говорят, подмога.

— Давай сюда!

— Дуй в палатку, подмога.

Сивый, вертя головой и разминая шею — мол, устал от долгой дороги, сил нет, и вообще, делать больше нечего, как глупости затевать — на ходу расстегнул пояс с мечом. Дозорный снял стрелу с тетивы, раздосадованно плюнул. Свои. Вот взял бы вражеских лазутчиков, тогда другое дело.

— Сынок, обиходь лошадок. Пусть пощиплют горной травки, — старик вручил поводья кому-то из молодых дружинных, и вдвоём с Безродом они переступили порог палатки.

Рябым оказался… кто бы мог подумать, вой с рябым лицом. Нос его был красен, ровно у пропойцы, но скорее просто рассопливился, нежели сдался в плен бочке с бражкой.

— Подмога, говоришь?

— Коряга прислал. Его — воя, да меня ворожца. Велел на довольствие встать в твой десяток.

— В мой?

Рябой недоверчиво набычился, выпятил челюсть.

— Сказал, у тебя как раз недобор.

Стюжень закончил говорить и замер. Пройдёт? Съест? Рябой нахмурился, тяжело сглотнул и опустил глаза. Сивый под повязкой усмехнулся. Так и есть. Прошло.

— Ишь ты, вспомнил!

— А ты думал, сотник червлёный доспех с бронзовой луной в солнышке за красивые глазки носит? — бросил Сивый, оглядывая палатку. Ничего, жить можно.

Рябой опасливо мазнул взглядом по новичкам. Только поглядите на этих! Мало того, что Коряга тот доспех надевает не сказать что часто, так не каждый в сотне знает, что кругляш посередине не просто светило, а два в одном: луна в солнце — это муж да жена. Безрод невинно пожал плечами, закатил глаза и под лентами тканины показал Рябому язык. Видел Корягу в том доспехе, когда после освобождения Сёнге встретил его и Взмёта на узкой дорожке. В шаге разъехались, луна и солнце согласно подмигнули, полоснули отражённым лучом по глазам.

— Давай, к огню, пополнение.

— Вот это правильно! — Стюжень плотоядно потёр руки, пристроил мешок слева от входа, сам уселся на раскладную походную сидушку, что уступил кто-то из молодых. — Десятником дурака не поставят, а что говорит старая воинская поговорка?

— Да много чего поговорки болтают, — десятник хитро прищурился, ага, давай трави. — Две, кажется, я и сам сложил.

— Держись поближе к телеге с едой и дружи с ворожцом!

— А ворожец у нас ты? — расхохотался дружинный напротив старика, бритый наголо рыжак с медными усищами аж до груди и ржавыми бровями домиком над горбатым носом.

Стюжень сделал загадочное лицо, подался вперёд и заговорщицки поманил медноусого пальцем. Тот наклонился вперед, насколько позволял костёр, вокруг которого сидел честной кружок и, лыбясь от уха до уха, вопросительно мотнул головой. Ну?

— Ты, глав дело, нас не перепутай, когда оттниры подрежут. Он, — показал на Сивого, что ворошил дровьё в огне, — тоже оздоравливает. Что болит, то и правит. Нога болит — ногу пользует. Рука — руку. И всё топориком. Одного, помню, в голову ранили…

Снаружи в палатку заглянул давешний дозорный. Чего ржут? Того и гляди враг услышит. Крайняя же палатка! А когда Сивый случайно приметил секиру в ногах соседа и было потянулся, мол, дай посмотреть, тот споренько подхватил топор за древко и убрал, махнув рукой и скривившись, дескать ничего интересного, так себе вещица. Не обращай внимания. Сторожевой ничего не понял, но гоготал вместе со всеми.

— Кто такие? Чего ждать? — когда отгремели самые смешливые, Сивый кивнул за спину, на близкие горы.

— Оттниры. Гривадерского племени, если точнее.

— Чего хотят?

— А всё это, — десятник указательным пальцем описал круг над головой. — И просили не беспокоить. Понимаешь, скотина у них пугливая. От чужаков молоко пропадает.

— И что решили?

— Что, что… коров им поменяем. Нашим-то шум до рогов. Привычные…

На гогот прибежали из соседних палаток. Поржать перед боем — дело нужное, не всё тряску в руках-ногах бражкой снимать, в какой-то раз с удовольствием в такую тряску сам падаешь,