Она допила вино, аккуратно положила салфетку рядом с тарелкой и сделала сдержанный комплимент хозяевам за выбор блюд. Затем встала и демонстративно собрала пять вилок, которые не дала слугам унести при смене блюд. Со сверкающими глазами она отнесла их Байрону.

— Ваши вилки, сэр. — Она подняла их перед пораженным Байроном. — Я понимаю, вы очень за них боялись. Но, как видите, ни одной не пропало. Одна… — Она стала бросать их одну за другой в поспешно подставленные руки Байрона.

— Ой! — Он подскочил, уколотый в колено острием вилки. — Черт побери… Ой!.. Что за…

— Три… четыре…

— Прекратите! Сию же…

— И пять. — Кейт мстительно улыбнулась и обернулась к Уитни и Гарнеру: — Кофе и херес подадут в гостиную?

Эзра покатил из столовой, задыхаясь от приступа смеха, так что Уитни серьезно испугалась и поспешила постучать его по спине. Но когда в западную гостиную подали кофе и херес, внешне все как будто успокоились. Упрямо поджав губки, Маделайн разливала чай, и, несмотря ни на что, Байрон предпочел остаться с обществом, хотя с его лица не сходило враждебно-неприступное выражение. Таунсенды не отступают, подумал Гарнер, даже если это было бы разумно. Он подавил улыбку, в которой проскользнуло сочувствие.

В ту минуту, когда замершего в шоке Байрона осыпали дождем из вилок, Гарнер наслаждался этой сценой, зная по себе, каково быть униженным разгневанной женщиной, и отлично понимая, что должен чувствовать его высокомерный и самодовольный отец.

Раздеваясь в спальне Уитни, он усмехнулся, вспомнив эту сцену.

— Ай да женщина твоя тетушка Кейт! — сказал он, когда Уитни нетерпеливо просунула ему руки под рубашку и обняла.

— Правда? — Она злорадно усмехнулась. — Никогда не забуду, какое у него было лицо! Но он это заслужил. — Гарнер только засмеялся, и она стала поглаживать его живот. — Ты знаешь, я раньше не понимала, от чего пришлось отказаться тетушке Кейт, когда она приехала в Рэпчер-Вэлли, чтобы заботиться о нас с папой. По-моему, она так и не привыкла к тамошнему образу жизни. Во всяком случае, до сих пор не умеет как следует торговаться.

— Не умеет торговаться? Ты хочешь сказать, что она расплачивается деньгами? — Гарнер с трудом сдерживал дрожь желания, когда ее пальцы скользнули к нему под бриджи.

— Боюсь, что так, — прошептала Уитни, потираясь о его спину голой грудью. — Но не говори ей об этом. У нас, Дэниелсов, есть своя гордость… Ты собираешься спать в этой одежде? Впрочем, я не стану возражать. Мне страшно нравятся бриджи!

На следующее же утро Гарнер заехал в контору Паркера. Предположение Кейт, что пленников отвезут для суда в столицу, тревожило его, и он решил как можно скорее все разузнать.

— Я пришел выяснить, есть ли у вас сведения от агента относительно Блэкстона Дэниелса.

— К сожалению, известий нет, сэр. — Адвокат задумчиво потер подбородок. — А может ли быть, что его отправили в Филадельфию с остальными обвиняемыми по делу о незаконном производстве виски?

— С остальными? — Гарнер встревоженно подался вперед. — Следовательно, некоторых направили для суда в столицу? Если это так, почему же мы ничего об этом не слышали?

— Бостонские газеты неохотно печатают новости из столицы… да и из других городов, — пожаловался Паркер. — Мы целыми неделями не получаем оттуда известий. — Он стал перебирать бумаги на стоявшем рядом столе, что-то разыскивая. — Ага! — Он вытащил из кучи потрепанную газету и вставил в глаз монокль. — Мой компаньон только что вернулся из Филадельфии и привез мне несколько тамошних газет. — Он быстро прочитал Гарнеру две маленькие заметки, объединенные одной мрачной картинкой.

Участники «водочного бунта» отправлены из Питсбурга в Филадельфию и прибыли туда на Рождество при стечении огромного количества народа, ликовавшего по поводу их разгрома. Говорились речи, появился и сам президент Вашингтон — словом, это было громкое событие. Согласно последнему номеру газеты, против «вызывающих общее возмущение преступников и изменников» выдвинуты обвинения в «угрозе национальному порядку и суверенитету».

— Что вы думаете? Послать мне запрос моему другу Бартоломью Хейсу в Филадельфию?

Гарнер тяжело вздохнул.

— Блэкстон Дэниелс — винокур, арестован за неуплату налогов, он не изменник. Почему же его отправили в Филадельфию? — Увидев выжидательный взгляд Паркера, который беспомощно пожал плечами, он сказал: — И все же… если вам есть кого туда направить… или вы сможете написать своему другу…

В последующие две недели пребывание Кейт в доме Таунсендов проходило в более или менее сносной обстановке, хотя ее, безусловно, воспринимали как серьезную угрозу на границе сорока процентов территории дома, принадлежавших Гарнеру. Уитни попыталась объяснить Кейт странное положение вещей в семье Таунсендов, где буквально все делилось между их членами пропорционально количеству принадлежащих каждому акций: сорок процентов принадлежат Гарнеру, сорок — Байрону и по десять процентов — Эзре и Маделайн. Кейт возмутилась и заявила, что ничего более дикого ей не приходилось слышать. На что Уитни справедливо заметила, что Гарнеру тоже казалась странной столь обширная семья людей в Рэпчер-Вэлли, объединенных по букве алфавита.

Каждый день непримиримые отношения между Кейт и Байроном все больше обострялись. Он называл ее не иначе как «эта женщина», а она не замедлила прозвать его «чудовищем». Принципиально не желая с ней общаться, он однажды тупо проигнорировал ее предостережение, что его чашка с чаем скользит на блюдце и вот-вот опрокинется. В результате испуганно вскочил, ошпарив себе колени и испортив бриджи, и вылетел из гостиной, сопровождаемый веселым смехом Кейт, который задевал его гордость. Со своей стороны при его появлении она сразу ощетинивалась и, когда доставили ее багаж, не желая, чтобы ее сочли иждивенкой, упорно настояла на том, чтобы самой отнести наверх сразу несколько саквояжей. Разумеется, ноша оказалась ей не по силам, Кейт не удержала старую сумку для поездок и с ужасом смотрела, как, пролетев по ступенькам, та рухнула вниз и лопнула, отчего платья вывалились прямо под ноги вошедшему Байрону. Он подцепил носком элегантного ботинка поношенное муслиновое платье и, подняв голову, презрительно усмехнулся.

Как-то Байрон вернулся домой раньше обычного и застал в своем кабинете Кейт, которая осматривала полки с его книгами, пытаясь понять, что он за человек. Вторжение в его святая святых возмутило его, и, вспылив, он обвинил ее в краже. Кейт, которая и так была смущена своим неожиданным интересом к Байрону, горячо отрицала это обвинение. В запальчивости осыпая ее проклятиями, он наступал на нее, заставляя пятиться к двери. Он назвал ее «авантюристкой», на что она ответила «вздорным тираном». В итоге ей уже некуда было отступать, но разбушевавшийся Байрон этого не заметил и, в очередной раз ринувшись к ней, припер к двери. Их распаленные ссорой лица едва не столкнулись, и тут только они почувствовали странное смущение. Кейт быстро отвернулась и выскочила из комнаты, едва чувствуя под собой ноги. Байрон с треском захлопнул за ней дверь и, вдруг ослабев, с растерянной физиономией побрел к письменному столу.