Дело в том, что если бы Британия не стала сразу вступать в войну, Германия в существенной мере пересмотрела бы свои военные цели, изложенные в “сентябрьской программе”. Заявление Бетмана-Гольвега Гошену от 29 июля 1914 г. явно показывает, что он готов был гарантировать территориальную целостность Франции и Бельгии (а также Голландии) в обмен на британский нейтралитет[696]. Если бы Британия действительно осталась в стороне, было бы безумием отказываться от такой сделки. Следовательно, в цели Германии почти наверняка не вошли бы территориальные изменения, предусматриваемые “сентябрьской программой” (за исключением, возможно, связанных с Люксембургом, поскольку они не представляли интереса для Британии), и точно не вошли бы положения об установлении германского контроля над бельгийской береговой линией, с которыми не смирилось бы ни одно британское правительство. Таким образом, в лучшем случае сохранились бы следующие положения:

К этим положениям, которые фактически представляют собой “сентябрьскую программу” без аннексии территорий Франции и Бельгии, стоит добавить разработанные впоследствии подробные планы “отбросить [Россию] как можно дальше от восточных германских границ и [подорвать] ее господство над нероссийскими зависимыми народами”. В этих планах предполагалось создание нового польского государства (присоединяемого к габсбургской Галиции) и уступка балтийских провинций (которые либо получили бы независимость, либо вошли бы в состав новой Польши, либо оказались бы аннексированными самой Германией)[698]. Даже этот отредактированный вариант “сентябрьской программы”, вероятно, преувеличивает довоенные планы немецкого руководства. Конечно, Бюлов уже не был канцлером, но его соображения, высказанные в 1908 г. в беседе с кронпринцем, не слишком отличались от мнения Бетмана-Гольвега, что война укрепит политический левый фланг и внутренне ослабит Рейх:

Представляли ли очерченные выше ограниченные военные цели непосредственную угрозу британским интересам? Предполагали ли они наполеоновскую стратегию? Едва ли. Экономические положения “сентябрьской программы” подразумевали лишь создание восемьюдесятью годами ранее европейского таможенного союза под эгидой Германии, причем союз этот не слишком отличался бы от того, что существует сегодня, – от Европейского союза. Многие официальные заявления действительно перекликаются с сегодняшним положением вещей, например фраза Ханса Дельбрюка “Только та Европа, которая сформирует единое таможенное пространство, получит достаточно мощи, чтобы тягаться с грандиозными производственными ресурсами трансатлантического мира”, или восторженный призыв Густава Мюллера к созданию “Соединенных Штатов Европы” (о которых до войны говорил сам кайзер), “включая Швейцарию, Нидерланды, скандинавские страны, Бельгию, Францию, даже Испанию и Португалию, а через Австро-Венгрию также Румынию, Болгарию и Турцию”, или стремление барона Людвига фон Фалькенхаузена “сравниться с великими, закрытыми хозяйственными органами Соединенных Штатов, Британской и Российской империй, создав столь же крепкий экономический блок, представляющий все европейские страны… под руководством Германии с двумя целями: (1) обеспечить членам этого целого, особенно Германии, господство на европейском рынке и (2) повести всю экономическую мощь союзной Европы, как единую силу, на борьбу с мировыми державами по вопросу об условиях доступа на рынки друг друга”[700]. Но дело в том, что в 1914 г. Британия не вошла бы в кайзеровский “Евросоюз”. Напротив, пока жива была ее морская империя, Британия сама по себе оставалась бы сверхдержавой.