В один из июньских дней допрашивали свидетелей-детей, как положено по закону, в присутствии родителей и педагога. Чикатило почувствовал себя в родной педагогической стихии. Он знал, как можно детей завлечь и как — запугать. Он смотрел на них угрюмым взглядом и что-то неразборчиво бормотал. Младший брат убитого им Вити Петрова, одиннадцатилетний Саша, который видел Чикатило на ночном вокзале, вдруг захрипел и стал синеть, будто его душили. Он так и не смог дать показания.

Допрашивали старушку, со двора которой он унес санки, чтобы вывезти расчлененный труп Татьяны Рыжовой. Старушка сказала, что у нее пропали не только санки, но еще и доски. Что тут началось! Нет, досок твоих не брал! А если досок не брал, значит, и все остальные показания престарелой свидетельницы следует поставить под сомнение. Он не хотел упустить ни единого шанса.

Он крыл Акубжанова нецензурными словами, хотя утверждал прежде, что всегда краснеет, услышав подобное. Он не давал судье говорить и после очередного, пятого или десятого предупреждения удалялся из зала. Когда конвой выволакивал его из клетки, он хрипло пел на родном украинском языке: «Распрягайте, хлопцы, коней…»

Время от времени вместо украинской народной песни он затягивал куплет из пролетарского гимна: «Вставай, проклятьем заклейменный…»

В те дни мы взяли интервью у Леонида Борисовича Акубжанова и Анатолия Ивановича Задорожного.

Акубжанов курил сигарету за сигаретой, выглядел усталым и, пожалуй, нервным — право, было от чего. Он объяснил, почему процесс сделали открытым: «В свое время столько скрывали, может, от того и трупов так много». Закончить суд он рассчитывал к осени, дело кошмарно тяжелое — он указал рукой на сейф с человеческий рост, где, должно быть, хранилось дело. А о слухах, что он-де заткнул рот подсудимому, ответил:

«Чепуха. Дело велось на срыв. Когда надо спасать свою шкуру, он говорит прекрасно. Но на конкретные вопросы с самого начала не отвечал. Из него не выжать, как он резал, что откусывал. Вот закончится суд, соберу журналистов, еще одно заявление сделаю. Пока же — больше ни слова».

Анатолий Иванович Задорожный принял нас в своем кабинете под портретом Дзержинского, который то ли по забывчивости, то ли еще по какой-то причине продолжает украшать многие кабинеты. На Лубянской площади статую своротили, а с портретами никак не сладят.

На вопросы прокурор отвечал спокойно и уверенно.

По поводу истории с Герасименко:

«У нас сложные процессуальные законы. Тонкости вас вряд ли интересуют, это внутреннее дело прокуратуры. Процесс трудный, но ситуация выглядит конфликтной только внешне. Нормальная рабочая обстановка. Театральности, которую многие ждали, нет, но она и не нужна».

По поводу работы судьи:

«Не вижу у него особых промахов. Конечно, если понадергать, можно кого угодно представить в дурном свете. Ажиотаж первых дней заметно спал. Многих свидетелей нет. Не так агрессивны потерпевшие. В общем, все вошло в деловое русло. Надеюсь, скоро подойдем к прениям сторон».

По поводу стриптизов подсудимого:

«Манера защиты. Другого способа у него нет».

Что было интересного в июле? Пожалуй, три события.

Первое. Второго июля Чикатило, прежде дававший отвод судье и заседателям, вдруг ополчился на секретаря — Елену Храмову, потребовал заменить ее секретарем мужского пола. В ее присутствии им, видите ли, овладевает страсть. После обсуждения деликатного вопроса в ходатайстве было отказано, ибо, приняв его, суд тем самым подтвердил бы сексуальные патологии Чикатило. В тот же день Андрей Романович вновь поведал о своей беременности и о том, что его, «беременную хохлушку», конвойные бьют палкой по животу. Было решено освидетельствовать подсудимого — разумеется, не на предмет беременности, а по поводу телесных повреждений, которые ему якобы нанесли.

Второе. Третьего июля давал свидетельские показания Александр Олимпиевич Бухановский. Его наконец вызвали в суд, он говорил три часа, долго отвечал на вопросы судьи, прокуроров, адвоката. О его показаниях мы уже писали.

И третье событие. Акубжанов все-таки удовлетворил многократные требования защиты о повторной психиатрической экспертизе. Она состоялась.

Из Москвы, из Института имени Сербского, приехали кандидат медицинских наук Андрей Анатольевич Ткаченко и врач-эксперт Инна Михайловна Ушакова, чьи имена среди прочих стояли и под первым заключением института, составленным год назад. Именно они непосредственно обследовали Андрея Романовича в 1991 году, когда он пребывал в институте, были рядом с ним ежедневно.

Московский НИИ психиатрии прислал эксперта-сексопатолога Ирину Леонидовну Ботневу, она тоже работала с Чикатило во время следствия. Еще в экспертизе участвовал ростовский специалист, главный врач областного психоневрологического диспансера Иван Васильевич Бакуменко.

Эксперты работали целый день, они изучили материалы дела и показания Чикатило на суде, ознакомились с характеристикой, которую дали ему работники изолятора, побеседовали с ним самим и на следующий день доложили свои выводы суду.

Чикатило опять отсутствовал: поскандалил в начале заседания и был удален из зала. Адвокат Хабибулин заявил отвод экспертам, а потом и суду, но оба ходатайства защитника были, естественно, отклонены судебной коллегией.

А эксперты вновь признали Андрея Романовича вменяемым. Жалуясь на дурной сон и головные боли, он явно симулирует, потому что в камере съедает все с отменным аппетитом, да еще просит у сокамерника чего-нибудь пожевать, предпочитая любой снеди сало с чесноком. Спит хорошо, но может проснуться среди ночи, чтобы перекусить, после чего опять мгновенно засыпает. Со всеми, кто в разное время делил с ним двухместную камеру, общителен, в суждениях здрав, с сотрудниками изолятора вежлив. Последователен в письменных заявлениях, серьезно откликается на все вопросы, имеющие касательство к его делу, здоровью, быту. А странное поведение на суде — не более чем способ психологической защиты. Мышление обстоятельное, галлюцинаций и бреда нет. Заветное желание — вновь попасть в Институт Сербского, где ему было так хорошо. Но это излишне.

Что же касается отклонений в сексуальной сфере, то эксперт Ботнева считает их весьма распространенными: многие мужчины страдают подобными расстройствами, но не совершают преступлений, а остаются законопослушными гражданами.

На том экспертиза и закончилась.

Чувство какой-то недоговоренности, неполноты осталось. Может быть, прав адвокат Марат Хабибулин — надо бы суду пригласить экспертов не из Института Сербского, а из какого-нибудь другого научного учреждения? Не потому, что кто-то не доверяет врачам Ткаченко и Ушаковой, но ради объективности. Иначе получается, как невесело пошутил наш коллега, что Дзержинскому пожаловались на Феликса Эдмундовича…

Была середина июля, суд неумолимо катился к завершению. Интерес к нему стал понемногу угасать. Газеты удовлетворили любопытство страждущих сенсаций подписчиков и теперь ограничивались короткими сообщениями.