– Что хотите, господин, – сказал он таким твердым тоном, что я понял, от подарка мне никак не отвертеться.

– Передайте Антипу Степановичу мое самое искреннее уважение. И большое спасибо за подарок. Хочу спросить: не в обиде ваш хозяин на меня?

– Да что вы, господин! Вы же его честно побили! А это он страсть как уважает! Там под меховой полостью есть еще кое-что для вас. Взгляните!

Подойдя, он отстегнул полость, и я увидел три ящика. С шампанским, каким-то вином и коньяком.

– Это вам, господин Богуславский, от меня лично. От меня и моей супруги, значит! Не побрезгуйте, господин Богуславский! – увидев мой непонимающий взгляд, объяснил: – Это Прохор, мой младший сын, на вас с кулаками кинулся.

– Хм. С ним все хорошо?

– Пров Никодимович, наш пристав, мне сказал так: если бы не вы, то еще бы неизвестно, как все для моего дурака закончилось. Это только подумать надо: на господина царского советника с кулаками кинулся!

– Надеюсь, это для него будет уроком, Фрол Тимофеевич.

– Будет! Еще как будет. Отстегал его так… Не о том говорю. Примите нашу благодарность, от меня лично и от супруги моей, Татьяны Матвеевны. Большое вам, господин, человеческое спасибо!

– Не за что.

– Мне можно идти, господин?

– Идите. До свидания, Фрол Тимофеевич.

Ранним утром третьего дня, по хорошему морозцу, мы выехали из города. Обязанности моего кучера неожиданно взял на себя Сохатый, поэтому ехал я со всеми удобствами в возке-подарке, укутанный в шубу и наброшенной поверх полостью, сделанной из медвежьей шкуры. Несмотря на начало апреля, зима в этих краях только-только начала отступать. Выехали мы еще в полной темноте, но спустя пару часов уже начало светлеть, а затем над нами раскинулось голубое чистое небо, которое таким прозрачно-синим может быть только весной. Если в городе уже были видны черные проталины, сквозь которые проглядывала мерзлая земля, то здесь, куда ни погляди, лежал, скованный морозом, плотный слой снега, как на почве, так и на деревьях, которые казались закутанными в белоснежные шубы. Когда мы отдалились от города, в первое время нам изредка встречались избы с дымящимися трубами, но стоило съехать с тракта и выехать на лесную дорогу, как мир мгновенно сузился до обступивших нас стеной деревьев. Первое время я восхищался лесными гигантами, чьи верхушки, казалось, упирались в самое небо, но вскоре мне это наскучило, и я стал прислушиваться к разговорам казаков. До этого утра с рядовыми казаками, назначенными мне в охрану, видеться не пришлось, поэтому знакомство вышло общим и коротким.

– Здравствуйте. Меня зовут Богуславский Сергей Александрович.

– Здравия желаем, ваше благородие! – грянуло в ответ.

Теперь, слегка покачиваясь в седлах, они ехали, переговариваясь между собой, а время от времени бросали на меня настороженные – начальство упредило, чтобы не болтали лишнего, – и вместе с тем любопытные взгляды, так как о моем бое с Саватеевым в городе не слышал только глухой. Но больше всех их интересовал один, самый главный вопрос: зачем царский советник едет в этот медвежий угол?

Помимо возка в нашей походной колонне ехали трое саней-розвальней, где за возчиков были братья-проводники и казак, на которого возложили обязанности повара. Добродушный и веселый дядька, который постоянно балагурил, отпуская грубоватые, но веселые шутки. Если двое саней определили под припасы для людей и животных, то на третьих стояло два больших сундука, под которыми лежало полдюжины крепких, прошитых двойной нитью, мешков, что еще больше подстегивало любопытство как казаков, так и моей охраны. Чтобы попусту не дразнить любопытство людей, уже на первой ночной стоянке я рассказал, зачем мы едем: дескать, получил карту с описанием от верного человека и решил поехать. Не успел я закончить, как у костра наступила тишина. Если Сохатый с подчиненными смотрел на меня с откровенным изумлением, так как считал меня жестким и деловым человеком, то казаки, не особенно скрываясь, весело ухмылялись в бороды. Важный человек, царский советник, проехал половину России из-за какой-то сказки о несуществующих богатствах хана Кучума. Вот умора! Некоторые, постарше, досадливо хмурились, считая, что все это господская блажь: оторвать людей от дела ради пустого баловства. Когда чувство неловкости сгустилось до предела, тишину прервал урядник:

– Сергей Александрович, не в обиду будет сказано, вы действительно уверены, что это настоящая карта? – поинтересовался у меня Николай Тимофеевич.

– А в чем дело? – спросил я, несколько задетый насмешливыми взглядами казаков.

– Да эти богатства ищут который век, а все найти не могут. Хотя есть люди, которые утверждают, что их давно нашли. Вон Сапрыкина Александра Ерофеича все знают. Человек он кристально честный, ни болтунов не любит, ни сам лишнего слова не скажет, а его историю половина Тобольска знает. Так вот он утверждает, что когда в юности работал в лавке у Сидора Афанасьевича Пышнева, так, тому старатели как-то мешок с барахлом притащили. Пышнев, человек осторожный, так Сашку Сапрыкина при себе оставил. На всякий случай. Старатели – народ необузданный, да и люди среди них разные. Так вот, зашли они с мешком в заднюю комнату и стали выкладывать различные вещи. Сабля кривая и два кинжала, проржавевшие до основания, а рукояти все в золоте, серебре и драгоценных камнях. Перстни, золотая нагрудная пластинка на цепочке, изображающая летящего сокола, и несколько жменей монет. Посуду еще принесли, золотую и посеребренную. Сапрыкин говорил еще о каких-то вещах, но я уже сейчас просто не помню. Когда их Пышнев спросил, откуда такое богатство, они ему ответили: нашли сокровища хана.

– Судя по предметам, они нашли могилу знатного воина, – возразил я ему.

– Может – да, а может, и нет, – и урядник пожал плечами.

В этом его жесте мне показалась снисходительность взрослого человека по отношению к ребенку, которому нечем заняться, и он отвлекает взрослых людей от настоящего дела. Не считая этой, как они считали, бредовой идеи, казаки относились ко мне с уважением. Будучи сами воинами, умевшими ценить силу и храбрость, когда видели это в другом человеке, то относились к нему с почетом и уважением. Особенно прониклись они после того, как на одной из дневных стоянок я уложил подряд, одного за другим, трех казаков, которые считались не последними бойцами в рукопашном бое. Оценили казаки и простоту общения важного сановника из стольного города Санкт-Петербурга, будучи при этом сами открытыми, приветливыми и рассудительными людьми. Молодежь шутки и розыгрыши любила, а среди казаков постарше было двое отменных рассказчиков. Герои их рассказов выходили как живые. Каких только самых разных историй я не наслушался темными и холодными не по-весеннему вечерами, но и мне пришлось выступить в этой роли, так как казаки проявили немалый интерес к жизни в столице, а в особенности к тому, как живет царская семья. Их интересовало все: как живут, что едят и пьют, куда ходят развлекаться. Каждый вечер подобные вопросы сыпались на меня, словно из рога изобилия. Какие цены в магазинах, что подают в ресторанах, а как это видеть на экране фильму и многое другое. Меня, наоборот, интересовало, как живут в этом краю люди, что их интересует, что не нравится. Правда, на мои такие вопросы казаки отвечали несколько уклончиво, при этом бросая косые взгляды на урядника, но зато охотно рассказывали о том, как люди богатели за один день, а потом за месяц проматывали свое богатство и, одолжив денег, снова уходили в тайгу искать золото. Довелось мне услышать про убийц, бежавших с каторги, про людоедов, про лесных разбойников, поджидающих на дорогах купцов.