Посреди ночи, на одинокой проселочной дороге ей повстречалась машина! Может быть, это местный житель, поздно возвращающийся домой… Кто-то, кто сможет ей помочь… Кто возьмет ее с собой и сообщит в полицию… От облегчения — и изнеможения — из глаз у Инги хлынули слезы. Она больше не могла! Она умирала от жажды. Она ослабла от голода. Ее ноги готовы были в любой момент подкоситься. У нее все болело. Из многочисленных ссадин и царапин сочилась кровь. Она выбилась из сил.

Кое-как женщина дотащилась до середины дороги, подняла руки и стала размахивать ими.

Свет фар теперь падал прямо на нее. Они так слепили, что Инга не могла рассмотреть машину за ними. Но водитель должен был увидеть ее, у него просто не было других вариантов.

Автомобиль теперь ехал еще медленнее. Может быть, шофер не знал, останавливаться ему или нет?

"Он наверняка видит во мне опасность, — подумала Инга, — но и до этого он ехал с очень низкой скоростью. Почему бы ему так ползти?"

И в то же мгновение ее пронзила мысль, ставшая ответом на ее вопрос и повергнувшая ее в ужас.

Как она могла быть такой дурой? Такой легкомысленной идиоткой? Кто же мог ползти здесь на машине в такое время?! Кто-то, кто тщательно всматривался в лес направо и налево, кто старался ничего не пропустить, кто что-то искал и при любых обстоятельствах хотел найти… Кто-то, кто преследовал беглянку и был не настолько глуп, чтобы отправиться на охоту пешком!

Он взял машину Ребекки. Проехал до конца дороги, а теперь медленно ехал по ней обратно, потому что знал, что его жертва должна была попасть ему прямо в руки — все было только вопросом времени. Вопросом зоркости его глаз, его терпения и дальности света фар.

А Инга и вовсе облегчила ему дело. Встала посреди дороги и помахала ему рукой…

"Всему конец. Все потеряно. Все пропало".

Ее мучили позывы к рвоте. Инга инстинктивно шарахнулась назад, пытаясь убежать и зная, что это бесполезно; ее качнуло в сторону, и она с трудом выпрямилась, чтобы снова укрыться в зарослях, как зверь, который неожиданно предстал перед своим самым злейшим врагом. Ветки ежевики хлестали своими острыми шипами по ее рукам и лицу, она плакала от боли и страха и не могла найти места, где ей удалось бы пробраться. Деревья могли стать ее последним, малюсеньким шансом, но лес здесь стоял стеной, а она была слишком слабой и обессиленной. В конце концов ее ноги подкосились, и она упала на землю, уткнувшись лицом в мягкий мох и зная, что сейчас ее схватят, вздернут вверх, а затем убьют.

Она услышала, как хлопнула дверца машины. Это конец.

Неожиданно нежные руки коснулись плеч Инги и очень осторожно повернули ее. Она, не открывая глаз, подняла руку, защищая лицо.

— Инга! — произнес с удивлением мужской голос. И это не был голос ее мужа.

Женщина открыла глаза. Фары машины давали достаточно света, и она узнала лицо Максимилиана.

Он уставился на нее с удивлением и беспокойством.

— Инга, — снова повторил он, — боже мой!

Она хотела что-то сказать, но голос не слушался ее, и единственное, что она смогла издать, был невнятный хрип.

8

Пронзительно пахло чем-то подгоревшим. Весь дом был пропитан этим запахом. Ребекка надеялась, что рядом с пылающей конфоркой плиты не было ничего воспламеняющегося. Она понятия не имела, отреагирует ли вообще Мариус на горящий дом.

Он сидел напротив нее на полу спальни, съежившись в жалкий комок. Его пропотевшие волосы торчали во все стороны. Он уставился перед собой.

— Она покинула меня. Она никогда меня не любила. Она видит во мне последнее дерьмо. В ее глазах я — ничто.

Ребекка знала: ей нужно тщательно взвесить все, что она сейчас скажет. В данный момент Мариус был слабым и жалким, как подстреленный зверь, но его слабость могла в любой момент обернуться агрессией.

Положение пленницы обострилось. И это как раз в тот момент, когда ей удалось немного его расслабить…

Он рассказал ей страшные вещи. Об унижениях и оскорблениях, которые причинял ему Фред Леновски. О своем голоде, о страхе. О том, как Фред наслаждался его страхом. Как Грета молча наблюдала за тем, как ее муж мучил его. А еще Мариус рассказал о своем разговоре с Сабриной Бальдини.

— Я ей все это рассказал. Все, слышишь, все, что рассказал сейчас тебе. "Детский крик" — смех, да и только! Ваши расчудесные брошюры, призывающие, чтобы к вам обращались, если появятся проблемы… Вы всегда выслушаете, вы поможете, чем только сможете… Да это все просто липа! Сплошное шоу! Когда дело действительно доходило до крайности, вы бросали ребенка в беде. У Фреда Леновски имелись связи, и он был уважаемым гражданином. С таким ведь не схлестываются. Тут надо просто закрыть рот и промолчать. В таком случае просто пропускаешь мимо ушей то, что рассказывает маленький сопляк из асоциальной среды…

Ребекка начала его понимать. Его ненависть, его горечь. И, что было самым странным, верила каждому его слову. Все, что Мариус рассказывал о своих приемных родителях, вызывало в ней сочувствие, ярость и ужас — но не сомнения. Что-то в его лице, в его голосе подсказывало ей, что он не сочиняет. Мариус мог быть больным, мог быть психопатом, что неудивительно, учитывая его детство и юность, но он не врал. Не сейчас. Ребекка чувствовала истинную боль, которую вызывали в нем эти воспоминания.

Он не врал, но, к сожалению, это не делало его менее опасным. Наоборот.

Преимущество Ребекки было в том, что она ему действительно верила. В ее ситуации она и так сделала бы вид, что верит в его историю, но Мариус был чрезвычайно чувствительным — как раз-таки в своем безумии. Он бы заметил, если б она притворялась. Так же, как через некоторое время понял, что она была честной по отношению к нему. Ребекка могла прочитать это по его мимике. Его поведение стало менее враждебным.

Но положение могло в любой момент измениться — в этом у нее не было никаких иллюзий.

Она объяснила Мариусу, что ничего не знала о его звонке по телефону доверия, и тут он вспыхнул гневом.

— Ты пытаешься спасти свою шкуру, — презрительно заявил он, — ты знаешь, что сидишь в ловушке, и теперь стараешься вытащить свою голову из петли… Ты просто жалкий комок грязи, тебе никто еще об этом не говорил?

— Я бы призналась в этом, если б знала. Но я не имела дела с телефоном доверия. До меня доходила только самая малость из того, что там обсуждалось. Понимаете, я была управляющей делами этой организации и занималась в основном управлением. Деньгами, которые к нам поступали, оплатой моих сотрудников… подобными вещами. Если я правильно просчитала, то в то время, когда к нам поступали ваши звонки, я интенсивно занималась организацией групповых встреч для одиноких матерей. Мы пытались предоставить им возможность пообщаться с другими женщинами, находящимися в подобной ситуации, предложить им встречи для игр, экскурсий и общения. Все в таком роде… — Ребекка видела по лицу Мариуса, что его это ни капельки не интересовало. — Я только хочу сказать, — завершила она свою речь, — что была бы совершенно перегружена, если б мне пришлось самой заниматься каждым отдельным случаем из практики службы телефона доверия.