«У нас оставался всего один шанс — что кто-то из австрийского дома полюбит наш народ от всего сердца. Теперь мы нашли этого человека, и будущее меня больше не страшит», — такими словами поэт Этвёш выразил ту теплоту, с которой толпы венгров встречали императорскую чету в начале мая 1867 г. Официальная поездка дала той, кого венгры называли Эржебет почти неомраченное счастье. Ее радовали приветственные громовые эльен (ура!), ей было приятно посетить Гёдёллё, который обустраивали для ее частых приемов, но огорчала критика Компромисса[246], произносимая радикалами, а также пугало, что они отложат или сорвут коронацию. Но в целом, триумф опьянил императрицу. Недавно она выражала осуждение репрессий 1849 г., которые санкционировал ее будущий муж, и говорила, что он сожалел о содеянном. «Верьте мне, — сказала она одному прелату, — если мы могли, мы, мой супруг и я, первыми бы вернули к жизни Лайоша Баттьяни и мучеников Арада»[247]. В Вене поморщились от такой покаянной формулировки, Буда же залилась слезами признательности. «Ни одну королеву, — говорили в народе, — раньше так не любили». Удовольствие от победы подтолкнуло к написанию (на венгерском) нежных писем Францу Иосифу, вернувшемуся в Хоффбург: «Мой возлюбленный император… все здесь бесконечно пусто без тебя. Каждую минуту мне кажется, что ты вот-вот придешь, или что я сама вот-вот побегу тебе навстречу. Но я надеюсь, что ты скоро приедешь, ведь коронация может состояться уже 5 числа».

Она прошла 8 июня. Воодушевленная публика восхищалась великолепием магнатов в пышных костюмах и красотой мессы, написанной Францем Листом, которая была преисполнена национальным самосознанием. Даже самым критично настроенным из венгров пришлось признать, каким уважением к их национальным обычаям была пропитана церемония. Они были восхищены и тронуты, когда король символично взмахнул в воздухе саблей на все четыре стороны коронационного холма в Пеште, который воздвигли, собрав землю со всех медье[248]. Затем были произнесены слова королевской клятвы: «Мы сохраним целыми и невредимыми права, конституцию, юридическую независимость и территориальную целостность Венгрии и ее владений».

Иностранные наблюдатели были настроены более жестко. Одни с прискорбием отмечали, что церемония «немного производила впечатление грубого карнавала… Этот осколок Средневековья не подходит нашей эпохе, нашему уровню цивилизации, современного политического развития». Другие резко заявили: «Во всем этом много варварства». Тем не менее большинство в тот момент не грустило, а радовалось. Народная любовь к королеве требовала от Елизаветы милостей, и Франц Иосиф согласился их даровать. Это были прежде всего амнистия политическим заключенным, возврат конфискованного имущества и выплата нынешними монархами компенсации вдовам, сиротам и инвалидам венгерской армии, сражавшейся с императорскими войсками в 1849 г. Новая королева, коронованная в Венгрии, была не только защитницей: в народе ее считали почти что святой. Многим нравилось верить, что она являлась потомком Елизаветы, дочери венгерского короля Андраша II, которую канонизировали в 1233 г. Простые люди не сомневались: Сиси — это «вторая святая Эржебет».

Святая не оставляла своих почитателей: когда дело было сделано, Елизавета не отвернулась от Венгрии. Она часто и надолго приезжала в Гёдёллё: в 1868 г. она провела там две трети года, говорили сердито венцы. Она даже сумела донести до мужа прелесть своей новой резиденции. Франц Иосиф любил бывать с женой за городом, отдыхать. «Он находит тут, — говорили в народе, — убежище, где можно обрести покой, когда венцы выведут его совсем из себя».

Маленький замок нравился супругам и еще сильнее сблизил их. Австрийская столица тут же осудила редкие отлучки императора и обвинила его в том, что он уступал требованиям жены. Было достаточно провести несколько дней в Гёдёллё, чтобы придворные начали жаловаться: «Император поссорился со своим помощником из генеральского лагеря, не приехал в город ни позавчера, ни сегодня. Боюсь, что он стал ненавидеть Вену из-за любви к Сиси».

В глазах венцев, демонстрируя любовь к Венгрии, императрица совершила провокацию. Их очень злило, что именно там она решила родить последнего ребенка. Венгры надеялись — и даже были убеждены, что мальчик будет королем совершенно независимого народа. Слабое утешение для австрийцев! 22 апреля 1868 г. в замке Буды на свет появилась девочка Мария Валерия. Ее приветствовали, называя «даром короны», который государыня сделала своему народу. Когда Елизавета отбывала из венгерской резиденции в Хоффбург, она якобы произнесла следующие слова, сочтенные скандальными: «Я уезжаю, но вернусь домой позже осенью». Венцы задохнулись: значит, теперь родина императрицы — Венгрия, дом в Буде или Гёдёллё, а остальные владения монархии, значит, стали заграницей! Похоже, она любила исключительно венгров. Она не только сохранила приверженность своему окружению, которое набрала из венгров, но «подчистила» его, когда отослала первого наследного камергера эрцгерцогини Софии, заменив его бароном Нопчей, и дополнила графиней Марией Фештетич свой эскадрон фрейлин, где теперь не осталось ни одной австрийки.

Весь мир Елизаветы — сотрапезники, знакомые, гости — состоял из венгров. Она хотела познакомиться с писателем, поэтом и националистом Йокайем[249]. За обедом императрица принимала Деака, и тот заявил: «Это большая честь для меня». Она продолжала вести переписку с Андраши, называла его «наш друг» и часто виделась с ним. Когда в 1871 г. монарх назначил его министром иностранных дел, австрийская общественность приписала это выдвижение его покровительнице и обвинила ее в том, что она оказывала давление — хотя Елизавета оправдывалась — при номинациях на высшие государственные посты. Венцы нашли и другой повод для недовольства, а венгры для восхищения — императрица плакала перед гробом Ференца Деака, когда тот скончался в 1876 г. Знаменитое полотно Михая Зичи и гравюры по его мотивам десятилетиями пользовались популярностью. Там была изображена защитница народа и звездной короны, идущая за гробом. Картина показывала, как венгерская королева чтит героев дуализма.