— Вот, например, Ральф носит три орлиных пера, — продолжала Алета как бы между прочим. — Вы их видели. У него три достижения. И пера тоже три. Она построил посадочные площадки на Норлате и… О, да вы не знаете!

— Не знаю, — согласился Бордман; его гнев был не лучшим советчиком, когда он думал, что все эти забавы — просто неуместная на Ксозе-2 роскошь.

Алета выглядела удивленной.

— В древние времена на Земле, если человек снимал скальп с врага, то это считалось достижением. Знак доблести также зарабатывал тот, кто первым убил врага в битве, но меньшей доблести. В наши дни такие знаки доблести можно получить за разные деяния — но три орлиных пера Ральфа в древние времена означали бы, что он в трех битвах убил и оскальпировал врага прямо посреди его лагеря.

Бордман вздохнул.

— Я бы назвал это варварством.

— Пусть варварство, если угодно, — отозвалась Алета. — Но этим можно гордиться. И нельзя заработать знак доблести за то, что сделал кучу денег. Здесь более уместно слово “снобизм”, нежели “варварство”. Мы — настоящие снобы. Но когда глава клана останавливается в Большом Посольском Типи на Алгонке, представляя свой клан, а несколько человек поддерживают края его головного убора из перьев, знаменующего все заработанные членами клана знаки доблести, — любой будет гордиться принадлежностью к этому клану! Даже если увидит церемонию на экране видеофона!

Доктор Чака открыл дверь. Ворвался слепящий свет. Чака не стал входить; тело его блестело от пота.

— Все готово, мистер Бордман!

Бордман настроил окуляры и привел костюм в действие. Затем покинул помещение.

Жара оглушила его, подобно удару. В глазах снова потемнело, он тяжело двинулся к ожидающей машине. В транспорте кое-что изменилось. Фургон грузового отсека сняли и поставили цилиндрические сиденья, подобные тому, что сзади. Сверху устроили навес. Низкие бортики были установлены по бокам, чуть ли не на гусеницах. Бордману было непонятно их назначение. А спросить он не решился, опять чувствуя раздражение.

— Все готово, — проговорил Редфизер. — Доктор Чака поедет с нами. Пожалуйста, садитесь.

Бордман неловко вскарабкался в кузов. Он забрался в седло, укрепленное на одном из цилиндрических приспособлений. Это, без сомнения, позволяло наиболее комфортно путешествовать по обрывам и ущельям. Он подождал. Вокруг виднелись невысокие корпуса космических грузовозов. Освобожденные от груза, они соединялись вместе в три автономные группы. В них располагались жилища и общие помещения. Каждый колонист мог свободно перемещаться из одной группы во вторую и третью — на выбор. Для сохранения душевного здоровья человек должен быть уверен в свободе выбора.

Выше — на значительном расстоянии — находилась гряда гор, окрашенных в неестественно яркие тона. Прямо по кУРсу — скала. Ее поверхность казалась отшлифованной песчинками до зеркального блеска. Левее, примерно в четверти мили начинались дюны — и тянулись до самого горизонта. Ближайшие были невелики, но дальше увеличивались в размере, по мере удаления от гор. Дальние дюны, наверное, просто гигантские. На планете размером с древнюю Землю, если на ней не было воды, кроме как на полюсах — в виде льда, — размер таких дюн мог увеличиваться беспредельно. Ландшафт Ксозы-2 состоял из моря песка, где острова маленьких горных участков были лишь крошечными вкраплениями.

Доктор Чака сжимал в руке металлический предмет. Из него торчала трубочка. Он забрался в грузовой отсек и прикрепил предмет к одному из баков.

— К вашему сведению, в этих баках содержится сжатый под большим давлением воздух — пара тысяч фунтов, — сообщил он Бордману. — Через этот клапан можно закачивать дополнительный воздух в ваш костюм. Он будет очень холодным, ведь баки под давлением. И сможет понизить температуру.

Бордман снова почувствовал себя униженным. Чака и Редфизер благодаря происхождению могли ходить на девять десятых обнаженными под открытым небом этой планеты и чувствовать себя хорошо. А ему требуется специальный охлаждающий костюм, чтобы выдержать жару. Более того, его снабдили навесами от солнца и охлажденным воздухом, который явно нужен им самим. О нем заботились. Он был здесь почти так же беспомощен, как во время инспекции на планете, покрытой водой. Там он тоже почти все время носил специальный костюм и использовал кислородные баллоны!

Он подавил раздражение, вызванное собственной неадекватностью.

— Я полагаю, теперь можно двигаться в путь, — сказал он холодным тоном.

Кузен Алеты забрался в седло за пультом — сейчас там было только одеяло, — а доктор Чака — позади Бордмана. И вездеход двинулся в путь через горы.

Гладкость скал поражала. Гусеничная машина качалась из стороны в сторону. Проваливалась и снова выходила на поверхность. Трудно было бы удержаться во время подобной поездки, но Бордман держался в седле подобно заправскому наезднику. И чувствовал себя как на карусельной лошадке. Их было трое. Так что это выглядело еще смешнее. Он оглядывался по сторонам, дабы отвлечься от абсурдности происходящего. Защитные очки спасали от ослепления солнцем, но чувствовал он себя крайне неловко.

— Эти заслонки помогают вам, — сообщил доктор Чака. — Занавес наверху спасает от прямых солнечных лучей, а также от отраженного света. От него у вас появились бы волдыри на коже, даже если бы не было прямого попадания солнца.

Бордман не отвечал. Вездеход двигался дальше. Он ехал по песчаной насыпи — песок был коричневатый, насыщенный минералами. Это и была дюна. Не самая большая на Ксозе, но более ста футов высотой. Он проехали по пологому склону. С вершины вся планета, казалось, приобрела опасный наклон. Вот и верхняя точка, отсюда дюна идет вниз, здесь гусеницы завязли, и машина чуть не перевернулась. И Бордману пришло на ум: пески Ксозы-2 — настоящие океаны.

А дюны — это волны, которые бесконечно медленно передвигаются, подобно морю в шторм. Ничто не устоит перед ними! Ничто!

По таким дюнам они проехали около двух миль. Затем начали карабкаться к подножию гор. И Бордман снова увидел выемку в скале и водопад из песка, образующий при падении симметричный холм у отрогов скал. Вокруг оказалось множество подобных водопадов. В одном месте они образовывали настоящий каскад. Песок сыпался через серию скалистых уступов, заполняя каждую ступень до краев, а затем пересыпаясь на следующую.

Они взобрались на безумно крутую гору, стороны которой были слишком отвесными для того, чтобы песок попадал туда, и узкая вершина была лишь слегка запорошена пылью.

Ландшафт напоминал кошмарный сон. Машина ползла вверх, и при каждом толчке и падении в пустоту Бордман чувствовал, как к горлу подступает тошнота. Эти неимоверно яркие цвета. Пустыня, раскаленный воздух, безжизненность — просто шокировали. Бордман обнаружил, что его глаза обшаривают местность в попытке отыскать хоть жалкий куст, хоть клочок травы.

Поездка длилась уже час. Затем начался утомительный подъем на изъеденный эрозией ветра скальный уступ — и вот они уже на самом верху. Машина прошла еще сотню ярдов и остановилась.